– Мама?
– Мама?
– Господи… не навреди им. – Её глаза расширились, словно она вдруг увидела что-то ужасное. – Прошу, не навреди моим девочкам. Дай мне слово, Уилл. Дай слово.
– Господи… не навреди им. – Её глаза расширились, словно она вдруг увидела что-то ужасное. – Прошу, не навреди моим девочкам. Дай мне слово, Уилл. Дай слово.
Голос матери звенел отчаянием, но он не понимал даже, что она имела в виду… Совсем ничего не понимал, и было так больно. Он просто хотел помочь ей хоть чем-то.
Голос матери звенел отчаянием, но он не понимал даже, что она имела в виду… Совсем ничего не понимал, и было так больно. Он просто хотел помочь ей хоть чем-то.
– Я обещаю. Обещаю!
– Я обещаю. Обещаю!
– Я не справилась… не справилась, – повторяла мама, а к ним уже приближались другие мужчины с такими же ножами в руках, как тот, который только что оставил порез на ладони Уилла. Который лишил жизни его Элеонору Кемпен.
– Я не справилась… не справилась, – повторяла мама, а к ним уже приближались другие мужчины с такими же ножами в руках, как тот, который только что оставил порез на ладони Уилла. Который лишил жизни его Элеонору Кемпен.
Невидяще она посмотрела на приближавшихся к ним мужчин и выкрикнула, обращаясь к кому-то из них… а может, и ко всем ним:
Невидяще она посмотрела на приближавшихся к ним мужчин и выкрикнула, обращаясь к кому-то из них… а может, и ко всем ним:
– Беги!
– Беги!
Будто они нуждались в предупреждении. Будто опасность исходила от Уилла…
Будто они нуждались в предупреждении. Будто опасность исходила от Уилла…
Саркеан…
Саркеан…
Он хотел всё отрицать, но теперь знал правду.