«Именно так, Неми, – смутно думаю я. – Если бы я знал или хотя бы догадывался, какого черта мы вообще живем, мне было бы намного легче.
Как же мне не хочется тебя подвести…»
Сон никак не приходит, но заснуть в конце концов нужно, чтобы иметь хотя бы шанс на контакт с Эстер. Я мог бы выпросить у капитана Заубер снотворное, но после него та шлюха уж точно не пожелает со мной общаться.
Я тупо смотрю на низ матраса, на котором спит Петер. Тело мое напряжено до предела – стоит пошевелиться, и кожа, мышцы, кости треснут за секунду. Мне ничего не остается, кроме как потеть и вращать глазами, а в голове проносятся десятки мыслей – о родителях, о сыне, о растраченном впустую прошлом и о будущем, которого нет. Я думаю о капрале Хейнце и капрале Дрейфусе. Что бы случилось, если бы партизаны распяли его на кресте у нас на глазах?
Наверняка мы перебили бы их всех, не обращая внимания на потери, и осквернили бы их трупы. Но смогли бы мы вновь пережить те ярость и отчаяние, которые охватили нас на базе Эрде? Стали бы ломать стулья, как тогда, во время просмотра фильма о казни? Чья смерть страшнее всего и больше всего требует отмщения?
Мы подобны мяснику-вегетарианцу. Шлюхе, которая влюбляется в каждого клиента. Поэту, который питает отвращение к словам и декламирует молчание.
Мы столь же лишены смысла, как соломенная подстилка перед входом в хлев.
Мысли отнюдь не веселые. Скорее они похожи на ту черную воду, которая переливается в голове, когда очень хочешь заснуть или воспринимаешь сон как обязанность и именно потому понимаешь, что для подобных радостей уже слишком поздно – ты будешь бодрствовать до рассвета.
Наша смена на посту у ворот заканчивается в десять. Глаза чертовски зудят и закрываются сами, когда из-за возвышенности появляются три фигуры. Я выхожу на дорогу и смотрю в бинокль: те о чем-то долго разговаривают, размахивая руками, а потом двое садятся в тени пригорка, третий же направляется дальше, в сторону Дисторсии.
Водяная Блоха и Гаус сжимают приклады пулеметов по обе стороны поста, а я киваю Пуричу, чтобы тот поднял задницу и встал рядом со мной у первого заграждения.
– Это Хавар Салтик, – говорит Даниэль, когда мужчина подходит на расстояние в двадцать метров. – Староста из Кумиша.
– Точно?
– Соттер показывал мне фото, которые он сделал во время патруля. У этого типа характерный шрам на щеке и лбу. И видна разорванная бровь.
– Нам нельзя идти к нему вдвоем. Как думаешь, сумеешь с ним поговорить?
– Если он говорит по-ремаркски – наверняка.