Возможно, я ей солгал, поскольку ненависть моя никуда не делась – я ненавижу все и всех. А больше всего ненавижу себя – за то, что не сумел остановить ту бойню, убедить командование не посылать людей в Тригель. Ненависть эта подобна большому красному сгустку, преграждающему путь кровообращению. Пересохшее сердце замирает, и я ощущаю себя вылепленной из белка машиной, которая исполняет приказы исключительно по привычке.

После импровизированного ужина я падаю на матрас. Хочется заснуть и стереть этот день из памяти, но мне это не удается. Стоит закрыть глаза, и под моими веками возникает образ обгоревшего мертвого тела капрала Хейнце. Я несколько раз зову Эстер, но безуспешно. У меня даже нет возможности спросить, зачем она это сделала и где нам следует искать пропавших солдат. Через час я выхожу наружу.

Закурив, слоняюсь в тени, идя вдоль ограждения. Теоретически это не положено по уставу, но никто здесь не морочит себе голову подобными вещами. На середине плаца мимо меня проходят двое часовых из отделения Вернера: старший рядовой Халлер и рядовой Гримм. Трудно даже понять, как они еще держатся на ногах после всего того пиздеца, что случился за день. Они о чем-то вполголоса разговаривают, а потом Халлер светит мне фонарем прямо в лицо. Я прикрываю глаза рукой.

– Извини, Маркус, не узнал тебя издали.

– Из нас троих, Эрнст, только меня не должно здесь быть.

– Ну да. – Он роется в кармане. – Неми, похоже, предполагала, что ты будешь бродить без дела, и дала для тебя какую-то записку. Подтверждение не требуется.

Поблагодарив его, я возвращаюсь к палатке. Каждое письмецо, которое я получаю от девушки, для меня как праздник. Порой ей хватает сил лишь на пару слов или короткое «Держись». Но иногда, как на этот раз, она пишет несколько фраз, заставляющих меня широко раскрыть от удивления глаза. Неми читает мои мысли ничем не хуже Эстер.

«Ненависть к себе хуже всего, Маркус. Живые существа нуждаются в тепле и хотя бы в тени надежды. Ибо чем они без этого отличаются от роботов? С какой целью они ощущают боль и удовольствие? И почему человек не теряет умения чувствовать в детстве вместе с молочными зубами?

Я знаю, что ты чувствуешь нечто большее, чем обожженную кожу и ненависть к себе. Я в этом уверена. И, пока я жива, есть шанс успокоить эту боль, пусть даже лишь на время. Ты можешь закрыть глаза и ощутить то тепло, которое я пытаюсь тебе дать.

Можно говорить, что жизнь тяжела и уже лишена всякого смысла. Можно жаловаться на войну и решения командования. Но настоящий ад начинается тогда, когда ты лишен защиты перед злом, которую может тебе дать только другой человек. Ты должен это понять, Маркус. Ибо если ты перестанешь в это верить, я тоже лишусь веры. Я лишусь сил, чтобы ответить на вопрос: какого черта все это надо?!»