И, оставив стязателя в недоумении, спустилась между рядами. Шаги эхом звучали в пустом церемониальном зале, а несколько пар взглядов были прикованы к моей фигуре. Но я больше не боялась стязателей. Зажгла свечу прямо перед их носом — у единственного горящего канделябра, вышла через ворота, подняла голову и зажмурилась от неожиданного яркого алого света.

— Красная Луна, — шёпотом обратилась я к небесной волшебнице. — Вот моё желание. Не дай таххарийцу убить ментора чёрного паука. Не позволь варвару лишить меня этого права.

Одним выдохом задула свечу, замахнулась и выкинула её в хвойный лес. Вот так. Никакой сказки. Никаких чудес и романтической чепухи. Только не для девочек с ледяной розой в груди.

— Дуэль вот-вот начнётся, — вышел следом за мной Жорхе Вилейн. Свечу он так и не зажёг. — Госпожа Горст, вы желаете, чтобы стязатели сопроводили вас в бестиатриум?

— Желаю, — коротко ответила я и, не дожидаясь конвоя, первой двинулась в знакомом направлении.

* * *

По кругу арены горели факелы. Огромный светочи на длинных палках, торчащих из песка, выстроились в ряд, подобно прутьям клетки. От этого тренировочный круг походил на загон для опасных зверей. Сразу за факелами стояли таххарийцы и стязатели, отделяя арену от взволнованной толпы. На трибунах было не протолкнуться: академия открыла двери для горожан, и те заполнили каменные лавки и лестницы, как стая муравьёв. Но, вопреки правилам публики, все молчали. Ни разговоров, ни споров, ни выкриков поддержки не было слышно. Только тихое шуршание одежд и потрескивание пламени. Бестиатриум, утонувший в алом краснолунном свете, приобрёл мрачную торжественность.

Воздух стоял неподвижный, тяжёлый и влажный. Но на песчаном дне резвился ветерок, поднимая клубы пыли. Гнетущая тишина накрыла пологом не только академию, но и, кажется, весь Кроуниц. И границы его ширились, подобно заразе, вбирая в себя все города и поселения Квертинда.

Кирмос лин де Блайт провалил испытание изгнанием. Великий Чёрный Консул может сегодня погибнуть.

Я нащупала миинх в ворохе прядей и подёргала себя за волосы. Внешняя боль отрезвила, но не заглушила внутреннюю. Ледяная ярость под рёбрами саднила, прожигала нутро, едва-едва сдерживаемая тонкой кожей. Первая осенняя ночь выдалась душной, но я дрожала так, что стучали зубы. Ни банде изгоев, ни даже магистрам не позволили подойти ко мне близко, поэтому я сидела в одиночестве, окруженная только охраной в чёрных масках. Они держались на почтительном расстоянии и вежливо, но твёрдо разворачивали каждого, кто пытался приблизиться. Наверное, это должно было меня возмутить, но сейчас одиночество было очень кстати.