— Джин, пожалуйста, Виктор, то есть Зигфрид.

О боже, этот растворитель! Сезонное богатство летних вечеров, растворенное в нем, — так некогда в школе отец Оберона, во время одного из редких всплесков любви к науке, погрузил какое-то сине-зеленое вещество (медь?) в чистую кислоту, вслед за чем оно растворилось без остатка, не зазеленив даже, хотя бы чуть-чуть, содержимого мензурки. Что сделалось с тем веществом? А что сделалось с этим июлем?

«Седьмой святой» был прохладной пещерой — прохладной и темной, как нора. Знойная белизна за окнами резала привыкшие к темноте глаза; перед Обероном проплывала процессия мигающих, мучительно искаженных лиц; тел, оголенных настолько, насколько позволяют приличия и изобретательность. У негров кожа сделалась серой и сальной, у белых побагровела; одни испанцы смотрели как ни в чем не бывало, но и у тех вид иной раз становился поникший и пришибленный. Как зимой холода, так сегодня летняя жара выглядела оскорблением; здесь, в городе, неправильность чудилась во всех временах года, исключая лишь два-три дня весной и неделю осенью, когда расцветали надежды и воздух чаровал свежестью.

— Ну что, жарко? — спросил Зигфрид.

Это он стоял теперь за стойкой «Седьмого святого» вместо Виктора — первого приятеля Оберона. Общение с Зигфридом, толстым туповатым увальнем, не доставляло Оберону удовольствия. При всем его покровительственном тоне в нем чувствовалась отнюдь не отеческая жесткость, едва ли не упоение чужими слабостями, тайное Schadenfreude[342].

— Да, — кивнул Оберон. — Да уж.

Где-то вдалеке грянули выстрелы. Чтобы не было лишних беспокойств, Оберон решил принять их за фейерверк. На улицах никогда не видишь убитых — во всяком случае, не чаще, чем мертвых кроликов или птиц в лесу. Кто-то их да убирает.

— А тут ничего, прохладно, — добавил он с улыбкой.

Снаружи завыли на ходу сирены, направляясь куда-то еще.

— Беспорядки где-то, — проговорил Зигфрид. — Все эта манифестация.

— Манифестация?

— Рассел Айгенблик. Большое представление[343]. А ты не знал?

Оберон помотал головой.

— Ну и ну, где ты только прятался? И об арестах ничего не слышал?

— Нет.

— Несколько парней с ружьями, бомбами и литературой. Их нашли в подвале какой-то церкви. Группа, значит, церковная. Планировали убийство, что ли.

— Собирались убить Айгенблика?

— Черт их знает! Может, это были его люди. Точно не запомнил. Только он прячется, единственно сегодня вот эта большая демонстрация.

— За него или против?