Громадная пустота открылась, казалось, в его груди, бо́льшая, чем он сам. По ее краям сгущалась боль, и Смоки знал, что через мгновение, бесконечное мгновение, она хлынет внутрь, дабы заполнить пустоту: но пока что не было ничего, только за место в его опустошенном сердце боролись два неясных предчувствия: одно сулило страх, другое — некое откровение. Первое было черным, второе, надо полагать, белым. Он застыл, стараясь не поддаться панике, оттого что не может дышать; внутри пустоты не оставалось воздуха, чтобы вдохнуть; он ощущал только борьбу между Страхом и Откровением и слушал неумолчный громкий гул в ушах, который как будто говорил: Теперь ты видишь, ты об этом не просил и уж точно не ожидал, что у тебя откроются глаза именно в этот миг, на лестнице, в темноте, но Теперь: и тут же он пришел в себя. Сердце, выдавив из себя два медленных страшных толчка, подобных ударам, начало биться сильно и ровно, словно бы в ярости, и его наполнила привычная боль облегчения. Борьба закончилась. Он смог вдохнуть боль. Еще мгновение, и он сможет вдохнуть воздух.

— Ох, — услышал он голос Элис, — ох как прихватило. — Из сочувствия она тоже прижала руку к груди.

Смоки чувствовал ее ладонь на своей левой руке.

— Ух ты, — произнес он, когда к нему вернулась речь. — О-хо-хо.

— Прошло?

— Почти.

Боль потекла вниз по левой руке, которую держала Элис, сжимаясь в нитку и устремляясь в безымянный палец. На нем не было кольца, но осталось ощущение, будто его срывали, тянули, — кольцо, за долгий срок так приросшее к пальцу, что его нельзя было отделить, не разрубив нервы и сухожилия.

— Хватит, хватит, — проговорил он, и боль отпустила, по крайней мере отчасти.

— Все нормально, — заверил он. — Нормально.

— Ох, Смоки. Правда?

— Всё, отпустило, — кивнул он.

Он направился вниз, где светились огни гостиной. Элис поддерживала его, но он не чувствовал слабости; он даже не был болен: старые медицинские книги доктора Фиша и доктора Дринкуотера сошлись бы в том, что пережитое им объяснялось не болезнью, а неким состоянием, вполне совместимым и с долгой жизнью, и с относительно хорошим состоянием здоровья.

Состояние, не опасное для жизни. Но почему же оно напоминало откровение, откровение, так и не пришедшее и не отложившееся в памяти? «Да, — говаривал старый Фиш, — предчувствие смерти случается при грудной жабе, волноваться тут не из-за чего». Но относилось ли оно к смерти? Когда это откровение придет, если оно придет, — будет ли это смерть?

— Больно, — предположила Элис.

— Ну, — Смоки улыбнулся, отдуваясь, — удовольствие, во всяком случае, то еще.