Мальчик протянул руку и не дрогнул, когда Ниду провела ртутно-блестящим лезвием по его запястью. Показалась алая струйка, капли разбились о древнюю лошадиную шкуру, пятно смешалось с другими пятнами.

Ниду, постукивая ногтями по висевшему на поясе барабанчику, завела песню. Черные рукава ее одеяния захлопали на вечернем ветру и вдруг показались мне похожими на огромные крылья. Вспомнив рассказ Обреда про гарпию, я вздрогнул, встретившись с шаманкой глазами, – что, если и она владеет мысленной речью?

Но тут Джонка выступила вперед, зажала чистым полотном ранку на запястье Гарета и обняла молодого мужчину.

– Добро пожаловать! Да наградит тебя Мать Кобылиц мудростью в Совете!

Толпа вокруг ликовала, и я, разорвав свою зрительную связь с Ниду, присоединился к добрым пожеланиям зрителей. Через несколько минут мы, усевшись, по обычаю киога, прямо на землю, наслаждались пиром, который сразу стер из памяти унылое однообразие дорожных трапез.

Рядом со мной сидела Джойсан, переодетая в чистое полотняное платье со шнуровкой лифа и богатой многоцветной вышивкой. Волосы она свободно распустила по спине, как носят молодые девушки. Поглядывая на нее через край кубка, я подумал, что никогда еще не чувствовал ее такой желанной. И смутился, наткнувшись на ее взгляд, сообразив, что жена уловила мою мысль… поняла, что я думаю о ней и что я думаю.

Трудно сказать, что согрело меня больше – ее улыбка или вино. Я как раз подумывал сослаться на усталость, чтобы сбежать с ней в шатер, когда поднялась Джонка. Лицо ее, обычно такое добродушное, холодно застыло, и пирующие при виде его сразу смолкли.

– Сегодня у нас праздник, но и среди веселья нам нельзя забывать о долге. Ниду потребовала сегодня избрать для нее барабанщика Тени, чтобы служил ей в ее служении нам. Все избранные, прожившие от пятнадцати до девятнадцати лет и не обрученные, – прошу вас встать.

Красноватые отблески факелов легли на помрачневшие молодые лица. Джонка с Обредом прошли между юношами и девушками, раздавая полоски сухой кожи. Каждому она велела надписать свое имя и бросить жребий в стоявшую посреди площадки корзину. Когда это было исполнено, Ниду выдвинулась вперед. Ее костлявые запястья и тонкие пальцы казались особенно белыми на темном одеянии. Шаманка, закрыв глаза, запустила руку в корзину и принялась шарить, шарить…

От шороха ее жадных пальцев у меня тяжело забилось сердце. Голову стиснуло кольцом, как от раздавшегося за пределами слышимости грома: он есть, он грохочет – и нет его. Я понял, что должен положить этому конец, должен выкрикнуть… должен, должен…