– Нет, Лукас, нет!

– Не волнуйся, штаны я оставлю.

– Да плевать мне на штаны, ты только не ныряй, Лукас, ведь уто…

Фонтан брызг оросил ей щеки, каждая капля – как игла. Лукас скрылся в бирюзовой глубине, превратившись в бледную тень. Она испугалась, что он умрет от температурного шока, но он уже вынырнул на поверхность и тряс головой, фыркал, отряхивался. Черные волосы прилипли к вискам, он дышал большими глотками.

– Сердце бы поберег, Лукас.

– Для сердечников это опасно, но для здорового сердца – только на пользу.

– Хоть бы затылок сначала смочил… Руки, затылок, хоть что-то.

Она оставила его в покое и поднялась к мелкому озерцу, выстланному белыми камушками – за ними она и шла. Крохотные рыбешки тыкались губами ей в ноги. Она выбрала камешек для одного малыша с фермы – он их собирал.

– Признайся, когда ты тут одна, тоже купаешься, – крикнул Лукас, перевернувшись на спину и раскинув руки.

Он был, конечно, прав, но Эсме не ответила. Лукас выбрался на берег, придерживая штаны, ставшие от воды будто свинцовыми, и подошел к ней с блестящими глазами, совершенно преобразившийся. К своему несчастью, она должна была признать, что без рубашки он нравился ей еще больше. Крепкие руки, прямые плечи. На спине – несколько забытых детством веснушек.

– Давай, Эсме. Меня нет, ты одна. Иди, помочи затылок и ныряй.

– А вдруг у меня больное сердце?

– Я бы очень удивился, если так.

Она завязала волосы в узел, смочила затылок и нырнула прямо в одежде. Даже в ней она плавала прекрасно. Зато, когда вышла на берег, ткань прилипла к телу, и Лукас отвел взгляд. Как все подданные королевства, он с детства купался в холодной реке голышом вместе с другими детьми: и с мальчиками, и с девочками. И глаза отвел не от смущения: просто Лукас почувствовал, что одно лишнее движение – и их дружба качнется в совсем иную сторону, а он не был к этому готов.

– Возьми мою рубашку, – сказал он только.

Эсме сняла мокрую одежду, крепко отжала и развесила на ветках. Через полчаса все уже высохнет. Она надела горячую рубашку Лукаса, лежавшую на берегу, и села на обжигающий камень, опершись щекой на колено. Солнце жгло ей лицо, с волос текло по спине, и пряно пахла льняная рубашка. Она обещала Марте принести ей дикий чеснок, но, хотя его заросли были отсюда в двух шагах, она продолжала сидеть, пригвожденная солнцем и близостью Лукаса.

А он улегся на берегу, опустив одну руку в воду, стараясь ни о чем не думать и только чувствовать, как небесный зной ласкает его прохладную кожу, а ручей журчит для них, для птиц, для кустов. Но отдых продлился недолго, потому что лошади у подножия склона начали беспокоиться. В такую жару мухи кишели в тени и накидывались на все, что дышит. Эсме вернула Лукасу рубашку и спустилась первая. Действительно, вокруг несчастных животных вились целые тучи мух. Зодиак хлестал себя хвостом, жеребец Лукаса раздирал бок о скалу.