Эсме открыла все окна в покоях Лукаса. Разложила записи, захлопнула все пособия, очистила перо от засохших чернил. Лучшее кресло в комнате занимала гитара. Будто живая. Будто подруга. Зачем хранить гитару, если даже не играешь на ней? В коридоре послышались шаги, и она поспешила к двери, думая, что это королева. Но это была не королева.

– Где наш больной? – спросил доктор Плутиш.

– Вы кто?

– А вы кто? – спросил он в ответ, надменно оглядывая ее мужское платье.

Из спальни донеслись протестующие возгласы.

– Он не хочет вас видеть, – сказала Эсме.

Но Плутиш обогнул ее и направился туда, откуда они доносились. Лукас сидел в постели, откинув голову, поддерживаемый горой подушек, и умолял сердце биться медленнее. Вздувшаяся рука переливалась всеми цветами радуги, но взгляд у него был чернее тучи.

– Вон.

– Ох, Корбьер, ты не в том положении, чтобы отказываться от помощи.

– Вы собрались мне кровь пускать, я вижу. Вон!

– И кто тебя будет лечить?

– Мой организм.

– Я возра…

– Господин Корбьер выразился ясно, – отрезала Эсме.

Она оттащила Плутиша к дверям и вытолкала в коридор ровно в ту же секунду, когда подбежала Эма. Он изобразил реверанс, но опоздал: королева уже захлопнула дверь у него перед носом.

– Бритву, – сказала она.

– Что, госпожа?

– Бреется же он иногда. Где-то должна быть бритва.

Поскольку Эсме замешкалась, Эма сама вошла в спальню. Увидав ее, Лукас попытался улыбнуться.

– Бритва где-то в ванной, – сказал он.