— Когда ты пришел в город? Как?

— Семь дней назад, я сопровождал свою хужаби, ведь я раб. Мы вошли через калитку в стене. Нас впустили и забыли об этом.

Сим кивнул. С некоторым злорадством понаблюдал за лицом Калима, еще недавно надменного, ведь, что бы он ни говорил, внутри полагал себя человеком, полностью отличным от сидящего напротив дикаря. С грязным Симом приходится дышать одним воздухом? Есть его угощение? Нет выбора… Себя-то горожанин считал героем, пока сознательно жертвовал здоровьем, а то и жизнью, во имя родного Самаха.

Каково же «герою» узнать: семь дней — семь! — он дышал одним воздухом с иным дикарем, и наверняка ел с ним из одной миски, пил из одной фляги… Вдобавок помнил этого человека как горожанина, знакомого давно и близко. Чужого он бы не принял в группу, собранную для похода в степь тайно и спешно.

— Калим сам решил выйти из города или вы подтолкнули его? — голос Сима хлестнул по нервам Калима, и горожанин ссутулился.

— Сам. Для хужаби это было плохо. Совсем плохо! Он слабо принимал влияние и не забыл свой план уйти. Мы не смогли дать ему сонное зелье, страж стен был рядом. Нельзя было убить, он сын хранителя, смерть в городе не сделать незаметной. Много шума. Хужаби приказала сопроводить. Убить тихо, подальше от стен… Но я чуял кожей: рядом акэни! Я ждал случая.

— А что, твоя хужаби решила захватить город? Ей было важно, чтобы об этом не узнали вне стен, в степи?

— Я не знаю ответ. Моя хозяйка в третьем ряду у стоп великой хуж. Она исполняла. Но я понял, был страх. Ваше имя упоминали много раз, отчий. О вас говорили, что зверья кровь, что можете учуять. Что вы проявляли себя. Что вы бешеный и вам… простите, но вам город вырезать для покоя степи — посильно. Что вас не проклясть.

— Тебе нравится убивать?

— Я должен. Моя хозяйка одарена от хуж кровавым рубином, души рабов запечатаны в её перстне. Даже старая Бина не умеет вернуть оттуда. Даже она! Это перстень предков. Никто…

— Ты осязал сталь моего клинка. Он — оружие мое и хранилище древней яростной души. Мурамаса был выкован… родился в огне. Великие мастера предков создали его задолго до того, как их подмастерья сделали ничтожный перстень, бабью игрушку. В перстне слабенький капкан на кроля. В клинке — смерть в чистом виде. Понимаешь разницу? Чуешь? Вот мои слова, мои и клинка. Мурамаса разрешит тебя от рабства, если отдашь ему кровь добровольно и без жалости к себе.

Сим говорил нараспев, торжественно и зычно. Иногда возвышал голос, при упоминании клинка кланялся. Низко: губы кривились в презрительной ухмылке и это надо было прятать. В наговоры атаман не верил. В способность каких-то там камней отобрать у человека душу — тем более. Увы, в слабых людях воля сидит некрепко, как гнилой зуб в десне. Именно волю, жажду бороться и веру в себя ведьмы-хужаби и выдирают с корнем… Так сказал апа Пётра, выслушав причитания старой Бины.