Дэйв развернулся и прищурился, стараясь разглядеть вдалеке свой дом.

– Дети очень рады, – сказал он.

– Вот именно, – повторил Юрген. – И у них теперь есть причина для радости. В конце концов.

В конце концов. Выражение не самое радостное. Только Дэйв вдруг понял, что именно его все это время грызло, что именно сделали инопланетяне с его поколением, с каждым, черт бы их побрал, взрослым на планете. Беда заключалась не в том, что он утратил средства к собственному существованию. Такое происходило с людьми во все времена. Даже не в том, что он не знал, как теперь обеспечить семью. Этим гнетущим вопросом тоже кому только повсеместно не приходилось задаваться. Необходимость пройти по лезвию, удержать равновесие между способностями и потребностями, в то время как окна возможностей закрываются одно за другим? Нет, и не это.

Чувство, что жгло сейчас изнутри Дэйва словно огнем, было чувством вины.

Вот отчего ему так тяжело смотреть детям в глаза. Он знает, что в конце концов потребовалось, чтобы кто-то еще вмешался и начал наводить чистоту и порядок ради того, чтобы у грядущих поколений появилось будущее. Лучше, чем настоящее, лучше, чем прошлое.

– В конце концов, – еле слышно вымолвил он.

Юрген рядом с ним вздохнул:

– Именно. Я себя снова ребенком почувствовал.

Энни забыла, что это такое – быть свободной. Иметь выбор. Забыла, что это такое, когда не о чем беспокоиться. Над ней всегда что-то нависало, таилось среди теней. Предвещая грядущий мрак. У любой радости были острые края – иззубренные, о них можно было порезаться, что чаще всего и происходило.

Даже любовь Джеффа к дочери таила угрозу. Отец злился на мать из-за их собственного ребенка, за ту общность между мамой и дочкой, в которую, как он чувствовал, ему нет допуска – он оставался снаружи, отринутый, отброшенный. Затрещинами и пинками он пытался исправить несправедливость. Но этот способ уже не работал.

В свою очередь, она попыталась исправить несправедливость при помощи полной кипящего жира сковородки. Смыть с костей это лицо, выжечь совершенную некогда ошибку. Злая мысль, злобное желание, но от них никуда теперь не деться. Тот вечер словно бы завис теперь между нею и Джеффом.

Ее муж – подавленный, слабый, хрупкий – стоял сейчас в дверях гостиной и смотрел на выступающую в телевизоре писательницу. Энни сидела на диване, чувствуя легкий запах рвоты, оставшийся от того раза, когда отчаянно рыдавший в подушку Джефф подавился слезами и его стошнило жидкой кашицей.

Салли еще в школе, но скоро Энни нужно будет за ней идти. Ее сегодня пораньше отпустили с работы. Всем, кто мог сегодня взять выходной, позволили так и сделать. А те, кто не мог, на время остановили свои занятия, чтобы посмотреть выступление.