Эти слова вырвались у меня прежде, чем сложилась сама мысль о таком исходе. Представив в одном ряду Ордака и Феда, я заерзала на руках у Альдана, до того неловко и смешно смотрелась бы подобная парочка.

– Крылатая, о чем я! Жрецы никогда не станут нас слушать.

– Кто знает, – отозвался Альдан. – Но цена может быть слишком высока.

– Мечислав…

Я вспомнила слова Дарена о Печати.

– Что же? Почему ты говоришь о первом жреце?

– Дарен сказал, что Мечислав запечатал собой Чудову Рать.

Травник задумался.

– Да, – сказал он. – Это в духе Мечислава. Он всегда жертвовал собой ради людей.

– Каково это? – вдруг вырвалось у меня. – Быть червенцем?

– Хотел бы я рассказать, да не могу, – отозвался Дан. – Я был послушником. Усор гонял нас по крепости то с ученическими схватками, то с поручениями. Отдохнуть удавалось только в читальне за свитками.

Альдан рассказал, что однажды его поставили стеречь Врата Милосердия. Стоял месяц солнечник, и он был неумолим: днем от земли шел такой горячий дух, что даже бывалые стражники предпочитали пережидать его в тенистых уголках княжеского двора. Но молодому червенцу некуда было деться, и он стоял, с тоской вспоминал спокойствие и прохладу лесной чащи. Пока небесная ширь не темнела полностью, нечего было и мечтать о спасении от зноя.

Дан с улыбкой произнес:

– Радовало одно – можно было сколько угодно глазеть на Врата.

– Не очень-то радостное зрелище, – пробормотала я.

Альдан усмехнулся и сказал, что огромные столпы оказывают равное по силе впечатление на всех. Но, как отметил однажды княж, пока одним они внушают страх, другие замирают в благоговейном трепете.

– Когда такая громада нависает над тобой, кажется, будто под ней ты будешь погребен…

– Либо получишь защиту под ее сенью, – сказал Альдан. – Врата – это Закон во плоти. Закон, оставленный нам от тех, кто выжил во тьме времен, от тех, кто победил колдуна Полуночи. Написан людьми и для людей. Суровый, угрюмый, непреклонный, словно камень, из которого высечен.

Я видела, что этот Закон был знаком Альдану, но до сих пор существовал где-то между былинами, рассказанными жрецами перед сном, и кровавыми историями, вычитанными из неразборчивых свитков в читальне. Только нужда могла заставить травника прийти сюда сегодня и вспомнить давно забытый трепет.

– Так ли нужен миру божественный Закон? – сказал Дан, скользя взглядом по грубым рунам камня. – Закон людской несовершенен, но зато понятен и честен в своей жесткости. Воля Единого, его благословение и проклятие – непостижимо, и все, кто думает, что постиг его замысел, жестко ошибаются, ступая на дорогу самообольщения. Цари-колдуны тому подтверждение.