Но то, что в сотне Латы оказался Дагрим, Совьон сочла подарком свыше. Если уж богиня Сирпа вновь свела его путь с ее, то Дагриму живым не уйти. Только завидев его, она удовлетворенно поняла, что убьет его и отомстит за измученную пленницу Жангал. Но чьими руками?

Поначалу Совьон пыталась выяснить у Латы и его приятелей, где Дагрим оставил рабыню, – в Бычьей Пади? В деревне, в крепости? Однако Совьон все больше слушала духов, а не людские разговоры, и тайно выспросить не получилось. Дагрим был крайне недоволен ее назойливостью. Он преградил ей дорогу одним ранним утром, когда Пустошь только начинала нагреваться, будто чугунная сковорода. Он надвинулся на нее, держа ладонь на обухе топора, только Совьон и раньше бы его не испугалась – сейчас и подавно. Перед глазами у нее плясали черно-лиловые и синие тени, как если бы стеклышки ее зрачков случайно измазали в краске. Дагрим тонул в пляске крошечных духов и отпечатков чужих воспоминаний.

– Тебе что-то любопытно, ведьма? – рыкнул Дагрим. – Может, мне укоротить твой нос, чтобы ты не совала его не в свои дела?

Совьон глянула на него надменно и ничего не ответила, намереваясь уйти, но Дагрим замер на ее пути.

– Не смей больше ничего вынюхивать.

– Я бы на твоем месте, – сказала Совьон хрипло, – не угрожала, а молилась бы богам, в которых верю. Они-то знают: тебе недолго осталось ходить по этой земле. Ты умрешь, не успеет пройти самый длинный день в году, и я хочу, чтобы ты знал: это тебе – за ту несчастную рабыню.

Что тогда началось! Позже Латы, перекошенный от гнева, донельзя на себя не похожий, шипел, что не позволит устраивать потасовки в своих рядах – и Совьон, даром что женщина и его приятельница, получит столько же плетей, сколько и Дагрим, начавший драку. Потому что рассыпать грозные пророчества накануне битвы и баламутить лагерь – худшее, что она могла бы придумать.

– Я никому бы не стала открывать дурное, – отвечала Совьон равнодушно, утирая кровь с разбитого лица. – Кроме него.

Хотя она понимала, что своими словами нарушила строгий военный порядок и ее наказание справедливо.

Кнут оставлял полосы на ее спине, но Совьон ощущала лишь легкий зуд. Тогда она в который раз убедилась, что зашла слишком далеко: человеку положено чувствовать боль. Вёльхи без труда терпели удары, нанесенные оружием смертных, – больше их мучили чары и заговоренные вещи. Совьон решилась махом порвать с пьянившим ее колдовством, но перед тем извести Дагрима.

Она не могла сама убить его в бою или в случайной потасовке – за это бы с нее сняли голову. А где не поможет меч, помогут чары.