Под ущербной луной Та Ёхо обращалась в лосиху – в такое время ей следовало прятаться каждую ночь, оттого никто, кроме нее, не умел так ловко выискивать укромные места в окрестностях любой ставки. Однажды она велела Совьон дожидаться ее в лощине за зарослями типчака после заката, когда лагерь погрузится в сон. Совьон поступила так, как ей сказали, – она покорно ждала Та Ёхо под пополневшим рогаликом растущего месяца; ночь была безветренная, теплая и звездная, совсем не из тех ночей, в которые принято творить темное колдовство.

Та Ёхо юркнула в лощину, ребячливо скатываясь едва ли не кубарем, – она вела игру даже тогда, когда ее видела лишь Совьон.

– Я принести, – сказала она важно и чуть скрипяще.

Но глаза ее смотрели серьезно, строго: уверена, мол, что справишься? Совьон была уверена. Давно она настолько не роднилась со своей силой и знала, что теперь-то сможет ловко вытянуть одну нить из паутинки жизней и не задеть остальные.

Та Ёхо выудила припрятанную, завернутую в тряпицу стрелу.

– Его? – уточнила Совьон. Из них двоих никто не собирался горевать о Дагриме, но допустить, чтобы по неосторожности пострадал кто-то другой? Не теперь.

Подруга цыкнула укоризненно и заверила: все так, как надо. Стрела из колчана Дагрима, выпущенная его рукой, пробившая цель на упражнении, – стало быть, его оружие, которое удалось украсть.

Если Та Ёхо и считала затею бесчестной, то никак это не выказала. Она ценила честный бой, хотя и не гнушалась хитростью. Ее пугали темные чары вёльх, так непохожие на древнее, как само естество, шаманство высокогорных племен, и ныне Совьон собиралась сделать то, что так осуждали айхи: самовольно решать, кто заслуживает смерти.

Но когда Совьон попросила помощи, Та Ёхо согласилась не колеблясь. То ли потому, что ее тронула история тукерской пленницы. То ли – оттого, что ради Совьон она пошла бы и на более гнусные вещи.

Та Ёхо деловито развернула тряпицу и поднесла стрелу на развернутых ладонях.

– Держать, – кивнула.

Совьон протянула пальцы, и черная кровь забурлила от макушки до ногтей; не закричали вороны, не спряталась луна, не задул ветер – ничего не произошло. Только Совьон прикоснулась к железному наконечнику стрелы, и одна ниточка жизни тихо выскользнула из общего полотна. Никто и не заметил.

Никто и не заметил, как в следующей битве погиб Дагрим: не до того было.

* * *

Это событие запомнили как битву на Красонь-холме, и в ту войну еще не случалось сражения, к которому люди княжеств оказались бы готовы лучше, чем к нынешнему.

Рати Ярхо-предателя были грозны, а Сармат оставался по-прежнему внушителен, но впервые к силам, объединившимся против них, подошли староярские войска. Враги предстали собранным, крепко сжатым кулаком. Мощью, с которой Сармату и Ярхо следовало считаться.