Компании Шутов звенели бубенцами, дабы развеять страх чумы проказами и шутками о мертвой родне. Даже Херби попытался издать хриплый смешок, когда один жидяра в бреду – микроб чумы прочно и туго засел у него в легком – сморкнулся искоса в него кровью.

Под пирсом трудящихся рисовачек наняли копать огромные ямы и хоронить в них мертвых. Слои трупов они пересыпали песком – как сыр между слоями лазаньи.

Все вот это вот – в потоке истории, напомнил себе Херби, ricorso минувших событий. Под его колесами вместе хрустели два еврея в жевательной резинке сладких красок.

Еще в 1351 году, вскоре после Великого Падежа в Центральной Европе в живых не осталось почти не одного жиденыша. Жертвы чумы в истерике обвиняли евреев в том, что те дескать отравили воду в колодцах и «разложили воздух». Должники и бедняки принялись за дело с упорством – истребляли евреев массовыми жертвоприношениями. В некоторых городах толпы католиков крепко прибивали евреев к колам, после чего зажаривали их, а других евреев запечатывали в винные бочки и спускали вниз по мерзкому ебаному Райну.

Частенько жиды отказывали своим гонителям-пироманам в удовлетворении, сжигая себя сами в собственных домах.

Поэтому отнюдь не случайно в сей погожий день банды черных хлыстов бродили по забитому евреями пирсу, хлеща себя узловатою кожей и железными шипами. Их непрестанно осаждали жидовские семьи, умоляя о, блядь, жертвоприношеньи.

Мужчины и женщины сбрасывали одежды, бичуя друг друга на распятьях из Звезд Давида, распевая скорбные песни Фюреру, императору их обманчивых грез.

Вскоре Херби заплутал в их кровавом представленьи. Танцоров, казалось, все это глубоко трогает – они тряслись и неистово всхлипывали, их слезы и вопли экстаза заглушали рев его мотора. Когда один флагеллянт в неистовстве умер, швырнув свой окровавленный бич Херби на заднее сиденье, автомобильчик предпринял решительную попытку оказаться где-то в другом месте.

Там и сям Херби различал, как на пирсе пылают одинокие евреи: их белые головы безмолвны, от них тянется черный дым, забивающий своею неразберихой небеса и зачинающий садомазохистские половые оргии средь издыхающих костей.

Смертью был бойкий, костлявый и прямой парняга – он танцевал, пел и совокуплялся безо всякого стыда. У Смерти была издевательская ухмылка. Он носил с собою «О трагическом чувстве жизни» Унамуно. Уравнитель часто бродил по гавани Бельзена. Его можно было встретить ранними часами перед самою зарей – он тралил черное море и золотой песок, в обтянутых перчатками руках коса и песочные часы.