А военный вихрь снаружи меж тем усиливался, и мы закрыли окна и вернулись ко мне в постель. Я занимался любовию с разнообразными самыми желанными женщинами сего мира – включая сюда Бетти Пейдж и Эву Перон. Но ни единая николи не располагала телом Джесси Мэттьюз – либо умом, маринованным в таком невротичном многословье, либо более любящим расположеньем.

А кроме того, имелась у нее сия чарующая причуда. У нее было два клитора. Главный – по меньшей мере вдвое больше тех, что я наблюдал на других женщинах, а тот, что поменьше, размера более естественного, и произрастал чуть повыше стебелька оригинала.

Растопыривши десницу свою, я нежно распялил Джесси. Когда ствол мой в нея вошел, избыток лепестков ея влагалища развернулся, яко шкурка померанца. Я чувствовал, как гроздья их кончиков пробегают водянистыми ощущеньями по всей длине моего мужика, пока тот проталкивался сквозь нея домой. Затем она сомкнулась и сжала всю длину мою у себя внутри. Удерживая меня в таких вот тисках своей хватки на протяженьи нескольких мгновений, она ни дать ни взять елозила вверх-вниз по лорду Хоррору наподобье тикающих часиков.

– Ты весь сгораешь в нетерпеньи? – Любовные локоны прекрасных ея влас меня ласкали, а на лице ея напечатлелась та блаженная улыбка, коя так чаровала британскую публику. – Но, о драгое мое сердечко, ето ж трудно, естьли не сказать большего. – Сосредоточенье проступило в чертах ея, а ея бедра вмололися в меня, громоздя меня к ней вовнутрь все больше. – Как ты пришел к земли обогащенью?

Мне пришлось сокрыть внутренние свои чувства, и я как мог представил сей женщине безмятежный свой фасад. Я знал, о чем думает Джесси: он еще ого-го какой кобель.

Отыскивать провизию по нуждам ея – вот была моя первоочередная задача, и я любил свою руку в валентинке. С нею я растерял весь свой плащ-невидимку, столь дорогой для всех мужчин, за исключеньем евреев.

Она соскользнула с меня, переводя дух и упокоивши главу свою у меня на груди.

– С призваньем покончено. – Ея холмик стряхивал с себя капельки золотого дождя мне на ноги. Свивая и суя мою темную власяную поросль на груди себе в рот, Джесси сказала: – Хм-м, а ты знаешь, что у тебя вкус семени и апельсинов? – Она подержала один волосок меж губ. – Или, быть может, мандаринов? Вся человечья жизнь живет у тебя в коже. – Язык ея, стройный, аки свечное пламя, и розовый, аки земляника, принялся меня вылизывать.

Засим я произнес комплимент ея влагалищу и его неподозревающим чудесам.

– А ты не догадался? В моих причинных – секрет моего успеха.