Во мгновенье ока длани ея рванулись вперед, и в краткий миг скормила она с ложечки мое лицо дурманящим мазком, что пахнул океаном и шкворчащим гумбо. Но стоило ей руки свои втянуть, как я объективно разглядел, что пялюсь на двух дохлых новорожденных – либо излеченных младенцев мясного мира, – и каждый цеплялся за сжатые ея кулаки и свисал с них, будто розовый херувимчик, влагалищно ярко-красный и кровенозный в прохладном своем последе.
Быть может, всего лишь с толикою злобы я дунул младенцам в лица дыханьем отравленной пилюли, будто бы опрометчиво беседовал с заблудшими.
– Маленький животик, папа на охоте.
Ментальный недуг ея купно с вибрацьями ея чакр[23] воздел трубы свои, и закукарекали они согласно, яко петух и примат. Пока ревели празднества, сие и впрямь считалось особенным; и я ссылаюсь на сие тем более конкретно, что моя собственная правая рука любила
– Я торможу с выебом
– Естьли желаешь запах смерти, – поверилась она, – нюхни себя.
Еврейка была вельми услужлива и отдалася, яко бублик. Рекла она так:
– Диавол есть
Свернувшися костями, крупный злонамеренный ангел катнул младенцев сих мне в комнату, и сильно против шерсти я дозволил им переместиться без причины, не превышавшей их собственную свирепость; пролететь единым целым к ногам Джесси, расплескавши жизненные их соки на голую плоть ея.