– V Скорбные и Приманчивые Спешки к Само-Убийству не суть мельчайшие безобразья, кои Диавол в Искушеньях своих нам навязывает. Ты должен убить себя! должен! должен!

Порою, как естьлиб нрав мгновенья направлял меня, я относился к евреям – тем, кто попадал под мою власть, – с состраданьем и умеренностию.

Но не в сей раз.

– Свинью наружу!

Мой крик подстегнут бесом был, и я развил в себе походку, приписываемую неизощренным, а льстивые речи мои раздражены стали зловещностью Captandum Vulgus; припоминаючи сцены крови и убийства, а также исторьи, излучавшие всепроникающий садизм. Сам Кин таковые выражал, в проклятиях, аки «Мальчик-с-пальчик» и «Chrononhotonthyologos».

Мой скользкий глаз бродил окрест, и я стал уплетать со всевозросшим рвеньем.

– Давай же выпустим наружу то, чего никто не хочет видеть, и пусть погуляет и повизжит немного, чтоб мы хоть знали, какого она, блядь, цвета. А затем пристрелим свинью.

Опасливо я наблюдал за жидским ангелом – как крался он в калечащей тиши, после чего пресуществился вновь, развивши из той кучи костей и мяса неизящный двойной обрубок нижней челюсти и проворный разброс щупалец, ног и жгучих волосков, – превращаючись в подбрюшье чего-то паукообназного. Я успел заметить трупно-белые яйцовые камеры, над коими жгутики не прекращали своего неуступчивого движенья.

И тут нежданно теплый разлив Джессина тела осветил меня, и я защитно охватил рукою ея голые плечи. С минимальным усильем подвел я ногу свою к изрыгнутым младенцам и – прямыми пинками слева отправил обоих в темный угол моего будуара.

Лишь на миллисекунду помстилось мне, будто они мяучат и взывают по имени к моей Дражайшей.

– Милостивый ведает! – Всею своею тяжестью Джесси навалилась на меня.

– Дорогуша, – выдохнул я, – что тебя гнетет? Перехвативши беспокойный взгляд, что от и до помазал все ея черты, я отвел назад ангелобойную свою длань и прижал ея к своей груди.

– Хорэс, прошу тебя – больно. – С очевидным неудобствием вверила она дойки свои моим дланям. Для кончиков моих перстов перси эти были податливы и чрезмерно мясисты – и тяжко перекатывались в моих ладонях. Из них сочилась теплая секрецья молока, стекала мне по пальцам – и Джесси вздохнула. – От етого мне хорошо. – Она упокоила свою главу в крестовине руки моей, а вымя ея все было влажно от влаги. – Так приятно.

Я звучно доил ея еще несколько минут, чередуя в трудящихся перстах своих каждую персь ее поочередно.

– Еще, прошу тебя – еще, – со всею сериозностью рекла она.