По долгу Чести и Совести, с Брилькрэмом и Крэмовым Маслом Дикого Корня, переполняющими бурю гребня моего, встал я в архи-нацьоналистском почтеньи пред причудливою архитектурою «ГРАЧЕВНИКА». Описанье «Диско-Готик», опять же, ей-мое чувство гумора, представлялось мне наиболее уместным. Вот была идеальная Твердыня Жида – Дом, Который Построил Джек, – со зловещим фейским свойством у ея косоглазых щипцов, сюрреальных помоек и псарен.

Мы подступили к его плотной громаде на несколько сот ярдов. С возвышенной дороги открывался нам поверх громадных внешних стен с контрфорсами вид на его вымощенный камнем внутренний двор. Там же творились тягость и провокационное таинство, и чрезмерно темные тени выдающеся перемещались в зараженном свете. По углам двора халтурили заскорузлые мертвые древеса, а по мере того, как туман испарялся промежду кованых врат, к коим мы вскоре сгрудилися, у меня возникло ощущенье, что во дворе сем стоят сотни, спеленатые и безмолвные, яко Близнец Эйфекс и Пластикмен, таясь от меня, желаючи укрыться, толпясь приложиться к рукам.

С подветренной его стороны видели мы, что стена сложена из циклопического камня, добрых ста футов в вышину и увенчана тяжелым парапетом, что выступал ребром над двором. Доступ на стену сию осуществлялся бесперильными пандусами с деревянными ступенями ошуюю и одесную от нас. Вот приметил я, как Томми Морэн взбирается по сим ступеням изящным обезианиим перемещеньем, как бы подтягиваясь по откосу неимоверного утеса. Пряди тумана липли к его фигуре, а он подтянулся на гребень стены и миг покачался там, факел свой держа непосредственно над двором, затем повернулся и закричал нам:

– Capre diem![33] Бей давай! – Человек сей располагал сияньем и златом натуры своей, вековечно преданной всем, кто его знал. – Capre noctem! – Сие последнее увещеванье он повторил дважды. Прикрывши глаза, он вновь отвернулся, пристально вглядываючись в мощеный двор под собою. – Сие Пархатый!

Сей хриплый вопль возбужденно вылетел из глотки Томми. Как бы одержимый на вид болезнию Крейцфельда-Якоба, бывший призовой боец истекал слюною – он уронил широкие плеча свои и перекатил огромные мышцы. Проделывая сие, он растянул Чорную свою рубашку до полного ея предела.

– Иисусе Христе, – простонал он в екстазе. И побежал по верху каменной стены, причем короткия ноги его несли его вперед, яко существо непристойное. Остановился он у массивного столпа и приник к нему, ища опоры: из кожи его исторгался пот, а факел остался за спиною тащить след свой и искрить на ветру. – Я так и знал! – провозгласил он.