Все его тело пересекли глубокие судороги, а на лике крепко явилось хладное око.

– Можно и впрямь свались заемную ответственность на другого, – крикнул нам он, – но они теперь тут… целое, блядь, гнездо!

Выписываясь очерком на фоне мрачных небес, он показался мне ныне еще боле похожим на голема; вот истинный слуга Моузли.

Выплеск Томми предупредил текучие юные кровя фашистского Движенья средь нас, кто теперь перемешался окрест меня целеустремленно. Призыв его понудил их взопреть от пота, подстрекнувши их принять выверт и манеру людей из Нэкодочиса. Пылая факелами, они в спешке полезли вверх по тем деревянным ступеням, следуя за доверенным своим человеком, словно заблудившиеся светляки либо псы-призраки, стаею нацелившиеся на убийство.

Налетим, аки Флинн.

Честертон подстрекнул всех прочих нас вперед к ступеням. Мне он казался неестественно мигающим в обличительных прожекторах фонарей Белиши, стопы его ступали гладко, яко враки.

– Омерзительные твари, – дрожал глас его. – Слышать их стон – тех, кто предвечен. – Он перекрестился, словно бы полагал сие должною учтивостью.

Мы принялись взбираться, но каблук сапога моего едва коснулся первой деревянной ступени, как меня остановил звук голосов, хором раздавшихся из-за стены, пронзительный, яко Гуггенноги в Замке Иф:

Сия непристойная частушка происходила из лагерей старой Польши, и я много раз заставал евреев за ее исполненьем. Хоть и казалась она нелепою, однакоже, судя по всему, приносила им какое-то утешенье – радость в боль, облегченье в скорбь и секс в связанное с ним дело смерти.

Секс и Смерть; моя визитная карточка.

На гребне стены встал я диковласый на ветру, улавливая пряди спермы, стекавшие с гребня моего. Я распределял их вкруг моей главы, словно сахарную вату по многоярусному торту.

Оруэлл в лицо мне говорил, что я «антиобщественен, аки блоха». Позднее Дали он сказал то же самое.

– Пархатые, Чортовы Пархатые… – Сюда быстро поднялась Мораг Худ и теперь рвалася дальше. По верху стены бежала металлизированная дорожка. Растолкавши мужчин с дороги, она большим пальцем настоятельно указывала в потемнелый двор. – Вон они, парни, собрались во множестве своем, словно бы слепились исполнять миссию, доставленные с Галапагосов – колыбели всех ползучих форм жизни. – Уста ее кривились, яко у шимпанзе, и под словесами ея дребезжал лицемерный смешок. Казалось, она у самых границ истерьи, ее некогда цветущая и чувствительная кожа ныне блистала чешуею рыбины морской. – Видите…? Видите…? Поглядите на них! – Ея длани трепетали, аки у колибри. – Прячутся от Диавола в Судный день!