Преданность Честертона фашизму я б легко уравнял со своею. Та глубокая расовая убежденность придает фашизму нашему целокупное единство, превосходящее потуги просто лишь нацьональности, сей расовой обезианы: мерзкий еврей и так далее.

Мой биологический расизм, напористый фашизм планированья у Моузли, культурный нацьонализм Честертона – все они суть подлинно «фашистские» позицьи. Являют они то, что фашизм не есть токмо лишь объединительная, общественная и политическая доктрина, но что она, как и любая прочая гене тическая концепцья, есть коалицья интересов и верований, объединенная вкруг единомышленья.

Наши ряды БСФ содержали в себе множество идеологий цели, мужчин и женщин, мотивированных различными обсессьями, верованьями и надеждами, невзирая на общее наше приятье титула «фашист».

Я засекал по часам тот грубый механизм, Стэнли Спенсера, что тянул время на обочине рядов наших. Дважды женатый и бессчастный, с укосом в неряшливость человек, он представлял собою тот тип хэмпстедской богемы, коя позорит имя художников. Но что есть, то есть – его картины, вроде «Апофеоза любви», были шедёврами подавляемой страсти и томленья.

Он без компаса плавал вкруг любого мундира, ему предоставляемого, умудряясь за неделю стать чужаком собственному своему одеянью. Мелкий и естественно неопрятный человечек: воротничок его задирался, манжеты трепались, брюки морщили, а пятна возникали на коричневой его рубашке ниоткуда. Он был ходячим недоразуменьем. Мы подозреваем, что в БСФ он вступил по прихоти отвлечься от покойной его жены Хилды; хотя был он способен и не прочь, а ежели в компаньи, то и вполне полезен при надобности жестко приложить сапогом. Фактически, токмо в подобных случьях я и заме чал какую-то жизнь в очасах его – либо, как по его устам ласки скользила робкая усмешка.

С подобными ему в обществе нашем не удивительно, что у нас росла репутацья гомиков.

По счастливой случайности, в отдаленьи, в ярких осколках солнечного света сквозь еще один вихорь тумана впереди я приметил причудливого зверя в неброских сутажах и фраке, идущего на задних лапах. Гротеск сей перемещался по речному берегу, где дорога ныряла и пересекала небесно-голубые воды зрелищным бродом. Было нечто нерушимое в добродушной его походке и точном размещеньи копыт по влажной ботанической почве.

От зрелища его во мне забродили особые помыслы.

Жанн Моро и мать ее Кэтлин Бакли, «девушка Тиллера» из Олдэма, отправившаяся в Париж танцовать с Джозефин Бейкер в «Фоли-Бержер», да и сама Бейкер – всех троих женщин я в различное время привечал у себя в постели.