После уместной и пристойной паузы дитя мне спело:

Латентный отцеубийственный порыв понудил меня вложить один свой перст ей в уста, помешать там пульпу. Стихийные человечьи твари имеют дело со стихийными же страстями, посему я медлил, но в итоге палец изо рта у нее все же вынул. Руки почти-мертвых играют со мною причудливые трюки – они трямкают и перебирают струны моего сердца. Мельницы Бога мелют – и мелют они как по невинным, так и по зверю.

Ея большое младенческое личико воссияло – без единого намека на шоколад, – и глянула на меня она так, словно я Сквайр Нижайшего Разбору.

– Считаешь? – Покудова из меня вырывались смешочки, катарсические и подбитые семенем, сквозь зубы мои посвистывало рычанье низких волков. – Сегодня сие вряд ли, дорогая моя. – Ебаное надувалово сквозило в гуморе моем. – Твои лихоманки тебя одолевают – вот стою я, человек из кремня, пред очами твоими.

Тогда содеял я то, что было необходимо, и с тем закрыл ей глаза и оставил сидеть ее роскошно.

То не было деянье для Тома Подгляды из Ковентри, и я расхаживал туда и сюда, а честный великан мололся под моею пятой.

– Ибо мне нужен воздух.

Вот какова истинная цена моя. Аз есмь единственный, кто ступает по сей земле, на кого можно положиться в том, чтоб вы услышали, каково все есть – а не как вы сего желаете.

Ибо хорошо известно, что у всех евреев длинные ложки – ими лучше выскребать осадок из чаши Диавола.

Мое бродливое сердце, разделенное на ся, творило бирюльки из Десяти Заповедей.

Имя мое останется жить, сколько люди будут Ебстись.

– Озноб разгони, наваливши древес на огонь[41], – реку я, и кто еще сумеет заняться Имперскими делами Англьи.

Соразмерив шаги свои с дуэлирующими банджо, я двигался сквозь машинерью – и вот уж наткнулся на множество изголодавшихся опустошенных людей, коих видал не один год: они толклись вкруг огромного чорного котла для вара, пыхтевшего, яко железное чудище. Я последовал мотиву крови, что истекал из него, ведя меня под его сень. Из чорного дыма, клубившегося из его трубы, брызгали глобулы крови. Под проекцьею оной располагался громадный кран, из коего в ведра и ковши, а тако-же иную утварь, подставляемую толпою, проистекали горячая кровь и растопленный гудрон. Люди размазывали блескучую смесь крови и чорной как смоль жидкости по искрящимся лоханям.

– Подстегните bambini. – Сие поступило от Хейдриха с ящеричьими его чертами, коего я теперь зрил: он перемещался по краям сутолоки, надзирая за их действиями. Говоря, он подался вперед и выхватил из их среды младенца. Поднял его ввысь над головою и ввел ему в гениталии мелкие осколки стекла. На самом пике воплей младенца он выронил его в раструб дымовой трубы и лопаткой вжал тельце его, а искры летели и кровь хлестала павлинячьим веером жизневеществ.