Когда уходил я, Хейдрих их хлестал – и взрослых, и детей, – доводя до исступленья ритмической гимнастики: отжиманья, аеробика, бокс с тенью, жом тяжестей, разминка. Плотского цвета упражненческий пар кипел на тех голодающих вахлаках. Так и двинулся я дальше.

– Когда Личности Диаволом низвергаются в Припадки, где глаголют они о разном, о чем впоследствии у них не остается даже памяти, либо же когда пытают их жестокие Диаволы, дабы вызвать у бедствующих Страдальцев кошмарнейшие Оры, сие есть еще один знак Одержимости злыми Духами: Коли все сие сходится в означенных Лицах воедино касаемо того, в чем Вопрос, мы можем, стало быть, заключить, что сие суть Дэмоньяки: А ежели так, ни единый Присяжный не может с чистою Совестию смотреть на показанье такового как на достаточное для лишенья любого Человека Жизни его.

Размечая такт Мертвых, тот зверь благородный, коим был я, сбился. Под музыку «Шкатулки Савояра»[42] я суетился и спотыкался, все существо мое отвергалось меланхольею.

Обдуманно заговорил я сам с собою:

– Я никогда не лгал – ни разу в жизни – а больше, сударь, никакой пользы я вам не принесу.

Он явился.

Кто?

Сам.

Я встречусь с ним лицом к лицу. И вот подставил я свой профиль для инспекцьи.

Землю усеивали разбросанные игрушки, и ступал я, как будто был в грязевых траншея Крымской Татарии[43], стараючись не топтаться по скакалкам, диаболду, воланам и ракеткам, кнутикам и волчкам, а также злато-серебряным шарикам, кои все ныне задерживали мое продвиженье. Больше всего тревожили меня на сем отрезке Пасхальные Яйца, еще теплые (знал я) из гнезд в курятниках по долгим орхидеям и окрашенные кофием, некоторые – кошенилью, поблескивавшие мне в веселии своем. Когда скорлупа их трескалась, содержимое их поедалось на обеденных пикниках.

Из сумрака ко мне обратилась молодая женщина, заговоривши наглою губою и требуя поцелуя. Я польстил ей тычком в рыло и продолжил путь свой.

Затем раздался голос легенды.

– Услышь, как говорю я.

Я тут же понял: Царь Грех Нахренбте, Жидожог, пустился в свою Слежку.

Ни голем, ни киборг, но живое существо, вылитая копья Пантагрюэля, сего гигантского отпрыска великана Гаргантюа. Выжил ли он в сем месте дольше любого иного двуликого? По секрету слыхал я множество историй о Большом из Сохо – и вот ныне крик его вышиб из меня весь дух мой.

– Нет той горы, на какую не мог бы я взобраться – отыщи мне гору, и я найду время.

Я видел, как выбирается он из теней впереди меня, неся шестерых своих братьев и сестер, аккуратно заткнутых ему подмышки. Даже не вспотевши и почти мгновенно он едва ль не вообще преодолел дистанцью, нас разделявшую, и сложил подопечных своих в лохань.