Такими мыслями я и развлекался, пока не стало слишком холодно, чтобы думать. Дальше брёл под перестук зубов, изредка вспахивая растущий слой снега падениями, пока не окрикнули. Я заморгал: сознание медленно возвращалось в тело, и этой задержки неизвестным хватило, чтобы подобраться ближе.

Передо мной стояли два мужчины, опиравшиеся на копья. Их головы были закутаны в какие-то тряпки так, что наружу торчал только кончики носов, подобия перчаток сидели и на ладонях — после недолгого путешествия сквозь лес, показавшегося вечностью, я оценил серьёзность подхода. А вот треугольники, расшитые на их куртках, вызывали смутный страх. Пришлось поднапрячь память, прежде чем из её тайников, погребённых под снегом, выплыла наружу правда: треугольник — символ Триединых богов. Я стоял напротив церковных солдат.

С одной стороны, повезло не попасть к бандитам. Те могли просто пырнуть и обобрать хладеющий труп. Служители светлых богов же… кто я для них? Соучастник тёмной магии, из-за которой погибли люди, хоть и разбойники? Топливо для костра веры? Заворочались просыпающиеся мозги, но ответ выдать не успели — один солдат ткнул второго локтем, потянул маску вниз, открывая рот.

— Слухай, а он того… не похож?.. На жополиза той шлюхи?

Второй церковник грубо содрал с меня капюшон. Из-под обносков донеслось глубокомысленное хмыканье.

— Так мы ж его ищем, не? — горячился первый, — Встали в этой дыре, чешем во все стороны патрулями, а этот — стоит, молчит, точно помер уже!

— Ежель он с проклятыми, то и сам должен уметь эти их трюки, — выдал второй, — А тут таращится беспомощно, его ткнёшь — он и рассыплется, какой из него маг? Но похож мордой-то. Хрен с ним, Томас разберётся.

Тут я очнулся. Интереса выяснять, кто такой Томас и каким образом он собрался разбираться, у меня не было совершенно. Вот только… в одном часовые не ошибались. Я не протяну до следующего утра, если снова сбегу из цивилизации. А значило это только одно. Нужно оглушить их, чтобы забрать тёплые вещи и еду, если она есть.

Я начал вытаскивать кинжал — дёргаными движениями, отчаянно молясь, чтобы застывшая кровь быстрее разгонялась по телу. Пока что я был ближе к лягушке в спячке, чем к человеку.

Люди, как ни печально это сознавать, сильнее лягушек. Часовые не стали церемониться со мной: двинули тупым концом копья в живот, добавили пару оплеух и для острастки попинали. Боль до сознания едва доходила. Его точно обволакивала пуховая подушка, сквозь которую с трудом пробивались сигналы из внешнего мира. С бесстыжим облегчением я понял, что рад тому, что сделал всё возможное и теперь меня притащат в тепло. Когда подо мной разожгут костёр, я хотя бы смогу согреться.