Женщины и дети, собиравшие в лесу ягоды и грибы, клялись, что она была как ребёнок, а однажды она возникла прямо перед охотящимся сельчанином. Он крался по следу оленя, когда она выскочила к нему — так быстро, будто выпрыгнула из земли, — чумазая, клыкастая и какая-то неправильная. Охотник не мог описать, что с вампиршей было не так, только клялся, что лицо у неё было дикое. Неподобающее для потомка богов лицо.

Вампирша бросила ему в ноги бескровного зайца и потребовала за него рубаху. Недоумевающий, охотник выполнил её просьбу-предложение-приказ; кем бы она ни приходилась Триединым, перед собой он наблюдал тощую кроху, полураздетую, несмотря на осеннюю погоду.

Он попробовал уговорить её пойти с ним. В селе её бы одели и обули, окружили почётом и любовью — как же, большое событие, перворождённая в их медвежьем углу! Может, она обосновалась бы у них, и тогда к ним потянулись бы с окрестных деревень просители и паломники. Она не отказалась, даже не мотнула головой — продолжала смотреть на него, не мигая, пока у охотника не закончились слова. Тогда он забрал зайца и развернулся к дому, спиной ощущая, как неправильная перворождённая сверлит его взглядом.

Несмотря на неправильность, вампирша не вредила крестьянам. Насколько я мог судить из рассказа священника, никто всерьёз не рассматривал такую возможность: да, чудная, да, не любит общества, но всё же перворождённая. И священник, и старейшины беспокоились за неё, потому что зима подбиралась всё ближе. Их забота обернулась просьбой разузнать о ней что-нибудь. И совсем хорошо выйдет, если Пандоре удастся привести её в село. Обеспокоенные крестьяне попытались всучить нам разной всячины, с которой девочке будет проще выжить, если она всё-таки откажется, но Пандора взяла только платье для себя. Пастырь остался недоволен, но перечить перворождённой не осмелился и лишь робко обжал ей ладонь.

— Вы уж образумьте её, она же умная, вы умные. Мы её чем-то обидели? Так мы не со зла, не хотели мы. Негоже крохе одной зимовать, негоже…

Пандора высвободилась из его цепкого рукопожатия и неопределённо дёрнула плечом.

И вот теперь мы занимались розысками не пойми кого вместо того, чтобы спасать Веронику.

По правде говоря, в глубине души я понимал, что злюсь и вполовину не так сильно, как стараюсь показать. Да, мы искали вампиршу, а их я переносил с большим трудом. Однако это был ребёнок, одинокий ребёнок в лесу — не вытравленные до конца геройские замашки толкали к действию. К тому на границе сознания и бессознательного гнездилось предчувствие, что с помощью нового образца я больше выясню о местных кровопийцах. Желание узнать, каким образом они завоевали себе место среди людей и даже выбили для себя особый, почётный статус, распаляло природную любознательность.