Её высочество наклонилась — еле заметно опустила голову, и горбун с трудом, вытянувшись на носках, возложил на неё Диадему Лилий.

Церемония свершилась. На мгновение зал погрузился в тишину. А затем…

Веталина закричала, и прочие дворяне закричали с ней, желая долгих лет правления королеве Элеоноре. Люди хлопали в ладоши, не щадя рук, и каждый посматривал на тех, кто рядом. Увидев одно лишь ликование, ликовал и он.

* * *

Настроение у Оливии пробило дно, когда армия наткнулась на очередную деревню неупокоенных. От вони палёного мяса у неё навернулись слёзы, и она предпочла уйти подальше от ополчения, которым номинально командовала. На деле всем распоряжался Вербер, хотя воинство Приама было до того куцым, что с ним разобрался бы любой сотник.

Об отце она старалась не думать. Устала плакать.

Оливия вышла к берегу реки и прогулялась вдоль неё, всё сильнее погружаясь в меланхолию. Её выслали из Эстидака, не особо скрываясь. Бекельмейту и Зиновьеру не нужна была девчонка, которая путалась под ногами, пока они делили её баронство. Это злило Оливию до зубовного скрежета, но поделать она ничего не могла. С трудом удалось утвердить малую численность отряда, посланного для подмоги Меридию. Оливия считала войну — любую войну — бездумной тратой денег. Вкладываться в снаряжение и провизию для солдат, которые умрут в борьбе с Мадилом, для неё было не легче, чем поцеловать квакшу-большезобку.

Куда выгоднее для земли, если человек вспашет её, вместо того чтобы обагрять своей кровью. Приаму требовались землепашцы, на том Оливия и стояла, пока управляющий, переглянувшись с епископом, не пожал плечами. Им в самом деле было безразлично, что она думала, лишь бы выполняла, что скажут. Ломать копья в сражении за такую мелочь они посчитали излишним.

По крайней мере, Вербер остался рядом с ней. Оливия боялась, что его убьют или отправят на допрос, но нет — всего-то не давали увидеться с ней, пока она не подчинилась Бекельмейту.

Что же до целей священного похода… в Оливии горела ненависть к тёмным магам, которые обвели её вокруг пальца. Если бы ей подвернулась возможность отомстить, она бы с радостью воспользовалась ею. Но не так — не когда её фактически отправили в изгнание, а собственные солдаты открыто скалятся, прежде чем повиноваться.

Конечно, она не верила обмолвке Бекельмейта… его брошенным будто невзначай словам о разбойниках, напавших на неё. Он не мог — не смел! У него не хватило бы духу подослать их. Или же он хотел, чтобы она не верила?

От этих мыслей кружилась голова и в низу живота начинались колики.