Но Крейндел упорно смотрела прямо перед собой, исполненная решимости добиться своего. Иногда директриса задавалась вопросом, как эта девчушка умудряется постоянно быть такой ершистой. Возможно, это память о ее досточтимом отце заставляла ее бороться со всем миром? Он, видимо, был самым несговорчивым человеком в мире. Она, конечно, могла бы отказать Крейндел, но тем самым только наказала бы всех остальных учениц.

– Что ж, Крейндел, – произнесла директриса. – Если тебе непременно хочется настоять на своем, так и быть. Чем ты намерена заниматься в освободившееся время?

– Самоподготовкой, – сказала Крейндел. – Буду переводить псалмы.

– Самоподготовкой?! Ты прекрасно знаешь, что так не пойдет.

– Мне понадобится всего лишь стол в библиотеке. Я никому не помешаю!

Впрочем, она произнесла это без прежнего запала. Привилегии заниматься самоподготовкой удостаивались немногочисленные звезды, те, кто был нацелен на поступление в колледж; право это даровалось с большими церемониями и практически никогда – девушкам. Крейндел свою чайную ложку свободы уже использовала и сама это понимала.

– Крейндел, когда ты в последний раз была на каком-нибудь факультативном курсе по домоводству?

У девушки вытянулось лицо.

Директриса подошла к картотечному шкафу, достала оттуда личное дело Крейндел и пролистала его.

– Шитье, четыре года назад. Единственный твой курс по домоводству за все время.

– Но… я могла бы брать больше хозяйственных дежурств…

– Об этом не может быть и речи, – отрезала директриса, захлопывая папку. – Пора тебе поучиться чему-нибудь еще, кроме иврита. Думаю, мы сможем найти тебе место в группе третьего уровня у мисс Леви.

– Стряпня? – ахнула Крейндел.

– Мисс Леви, если не ошибаюсь, предпочитает термин «Кулинарная наука». Только не надо делать такое лицо, Крейндел, умение готовить не вредило еще ни одной женщине. Может, тебе это даже понравится.

Прозвонил колокол, возвещая о начале хозяйственных дежурств. Все еще кипя от злости, Крейндел встала в очередь к чулану, взяла свои щетки и ваксу и пошла вниз, в помещение Марширующего оркестра – чистить форменные ботинки.

Около часа она молча трудилась меж вешалок с мундирами. Ботинки воняли тухлым сыром благодаря десяткам ног взрослеющих мальчиков, которые побывали в них за эти годы. Неподалеку слышалось монотонное «кап-кап-кап» – это капала вода из мешков с каменной солью, подвешенных к потолку для вытягивания влаги из воздуха, чтобы мундиры не гнили от сырости. Это была грязная и унизительная работа, но она, по крайней мере, давала Крейндел возможность побыть в одиночестве, что в приюте было большой редкостью.