– Да просто мне нравится, как ты разговариваешь. Прямо как раввин.

Это был комплимент; польщенная, Крейндел так его и восприняла.

– Наверное, это у меня от отца. Он был раввином.

Рейчел закатила глаза.

– Она этим уже уши всем прожужжала.

– Ты его знала? – спросил Тоби, проигнорировав Рейчел.

Крейндел кивнула.

– Мне было восемь, когда он погиб, – сказала она, жалея, что не может рассказать ему правду.

– Значит, это мама отдала тебя в…

Он умолк, не очень понимая, как говорить о таких вещах.

– Нет, она умерла, когда я родилась. Больше никаких родственников у меня не было, поэтому меня отправили в Воспитательный дом.

– Ох. Мне очень жаль.

– Спасибо, – произнесла Крейндел тихо.

Пока они шли по Амстердам-авеню, младшие девочки старались держаться как можно ближе к старшим, чтобы не упустить ни единого слова. По приютским меркам это происшествие обещало стать событием легендарного масштаба, из разряда тех, о которых потом ходили разговоры на протяжении еще нескольких месяцев. Крейндел так и представляла себе, как рассказ об этом будет передаваться из уст в уста: нападение из переулка, юноша, неожиданно примчавшийся к ним на выручку на велосипеде. И она тоже будет частью этой истории. Об этом ей говорило каждое мгновение внимания, с которым он слушал ее, каждый шаг, который они делали бок о бок, разделенные только велосипедом.

– Повезло тебе, что ты знала своего отца, – повинуясь какому-то порыву, произнес Тоби; ему хотелось как-то уравнять их между собой. – Я своего никогда не видел. У меня даже фамилия мамина, не его. – Он умолк, крутя в голове имя «Тоби Вассерман». Кто это вообще такой? Кем бы он вырос с фамилией этого человека?

– Ты бы согласился ее поменять? – отважилась спросить Крейндел. – Если бы она вышла за кого-то замуж?

– Нет, – ответил он без заминки. – Меня моя фамилия вполне устраивает.

Она кивнула, довольная его ответом.

– А сколько тебе лет? – спросил он.

– Почти шестнадцать, – ответила она, помня о том, что нужно говорить неправду.