Щупальца, как и обивка кресла, были синими, не алыми, но Маша все равно думала об Алой сети, и совпадение ей не нравилось.
Накануне она потрудилась выяснить, что Трумберг каждый день заново согласовывал обстановку и цвета драпировки; это было его «фишечкой», ради которой в студии содержали штат людей-дизайнеров, создающих вместе с ОрСИ подходящие декорации для каждого интервью. Им с Умилой достался темный-синий цвет глубокого моря, в теории спокойный и умиротворяющий; очертания спрута должны были навевать мысли о земном океане и пляже с тропическими пальмами. Однако Маше казалось, что вовсе не океан плескается волнами драпировок вокруг, а космические дали, полускрытые разряженными облаками межзвездного газа. Впечатление это усиливалось тем, что на дальнюю стену за спинами зрителей проецировались голограммы навинийских богов-андрогинов. Логичнее было проецировать Афину и других греческих богов, но дизайнеры зачем-то решили вспомнить о «дружбе народов». Возможно, картины божественных брата и сестры были тут всегда, но сейчас они представлялись Маше неуместными, если только…
Если только в этом не содержался особый намек, предназначавшийся детективу-голографисту, привыкшему работать с ассоциациями.
Наверное, Маша не обратила бы на это внимание, если бы накануне Вольгерд не учил ее скользить по ассоциативным связям. И теперь, ощущая на себе взгляд
«Мы исходим из того, что Триумвирату ничего толком неизвестно об Алой паутине и обаре и что они лишь мечтают к ним подобраться, но что если мы ошибаемся? – посетила Машу догадка. – Что если они уже владеют тайной прямого некомпенсированного перехода, и эта синева вокруг показывает их реальную связь с Пустотой?»
«
«