Они даже взбунтоваться не могут толком. Крестьянскому бунту обыкновенно хватало запала только лишь для того, чтобы сжечь господский дом, употребить содержимое винного погреба, ну, может, еще на сидение кареты насрать, а потом обреченно сидеть и ждать солдат. Степан Разин, вешая воевод и бояр, всякий раз писал об этом царю челобитную, полагая, что таким образом помогает хорошему государю избавиться от плохих вельмож, и, похоже, остался при этом убеждении и тогда, когда палач стал рубить ему руки и ноги. Революцию никогда не делал народ, ее совершали новые элитарии, перекраивавшие социальную реальность под себя, освежавшие старую кровь новой и использовавшие толпу как орудие, после чего снова загоняли ее туда, откуда выпустили на время, и загоняли чрезвычайно жестоко. Поэтому нет и не может быть никакой демократии, ибо все решения большинства всегда будут решением самой тупой и невежественной народной массы. Элитаризм есть неизбежность!

– Демократия –  в аду, а на Небе –  Царство! –  назидательно изрек Дунин, в отсутствие самовара снова приналегший на херес.

– Видели, как львы охотятся на стадо антилоп? –  продолжил фон Зильбер. –  Те могли бы легко дать отпор, если бы действовали сообща, но каждый предпочитает спасаться бегством, надеясь, что сожрут не его, а соседа. Как у Пушкина: «К чему стадам дары свободы, их должно резать или стричь», –  и вот одни рождены львами, хищниками, имеющими право резать и стричь, а другие антилопами, сбивающимися в покорное стадо. Одни имеют право забирать жизни, а другие –  дрожащие твари. Трагедия Раскольникова была в том, что он решил проверить себя, и убедился, что он как раз таки дрожащая тварь: заболел лихорадкой после двойного убийства, впал в беспамятство, не воспользовался добычей, так что в итоге осталось только по совету проститутки посреди площади бухнуться в грязь на колени. Кажется, Монтескье сказал, что моральные обязательства –  паутина, которая действительно ловит мух, но существа с более сильными крыльями считают ниже своего достоинства быть пойманными. Те, кто действительно имеет право и власть, биологически устроены иначе. Я уже говорил вам однажды, что суть власти в итоге сводится к возможности убивать безнаказанно, в первую очередь, не будучи наказанным тем, что именуется так называемой совестью. Способность убивать издревле рассматривалась как маркер избранности. Это эволюционный принцип пищевой цепи. Право на власть подтверждается лишь насилием, на которое способны немногие и которому то самое стадо подчиняется, причем едва ли не с удовольствием. Существа примитивные уважают и понимают только насилие и восхищаются теми, кто насилует и убивает их самих.