– Перепугались, –  сокрушенно сказала Римма, –  что вы-то уж точно про клад догадаетесь и решите, что это мы… в общем… Захара…

– Ну а доспехи ты зачем надел?

– А как иначе? –  искренне удивился Герасим. –  Вы господина Графа, говорят, на саблях одной левой одолели, стреляете лучше всех, как же на вас без доспехов-то?

– Вы уж простите нас, –  добавила Римма. –  Мы к вам со всем уважением, Родион Александрович, просто страшно нам стало, что выйдет, как с Мартой…

– В каком смысле?

– Ну вы только на нее посмотрели с подозрением, а она сразу же кислоту выпила, поняла, что не оправдаться. Вас все побаиваются, не примите за грубость. А ведь Марта тоже была не виновата.

– Вот как? И кто же тогда убил Обиду Григорьевну?

– Белая Дева, –  убежденно сказала Римма.

– Она, –  кивнул Герасим. –  Белая Дева.

Говорить более было не о чем. Я велел Герасиму снять доспехи и отправил обоих наверх, строго запретив кому бы то ни было рассказывать о произошедшем. Последнее, впрочем, было явно излишним. Я отнес датский меч обратно и снова присел у тела злосчастного Захара. Кое-что не вязалось, и первое –  это рана в груди.

Я выдернул пробившее эмблему Академии острие. Темный подвал и пара ручных фонарей –  не лучшие условия для проведения патологоанатомической экспертизы, но даже в таких условиях было заметно, что края раны чуть шире, чем навершие алебарды, и имеют разрез по бокам. Похоже, Захара закололи ножом в сердце: удар был один, очень точный, уверенный, сильный. После этого тело оттащили в оружейную комнату и бросили у стены под провалом в потолке, ведущим наверх, в абандон. Вероятно, замысел заключался в том, чтобы создать видимость трагической случайности, вследствие которой Захар провалился сквозь дырку в полу и неудачно напоролся на острие алебарды. Сделано было явно второпях и на скорую руку, но в Усадьбе запросто могло бы сойти за правду: криминалисты и судебно-медицинские эксперты навряд ли бы появились в сумрачных лабиринтах подвала, а фон Зильбер до последнего защищал бы любую версию, кроме очередного убийства на подведомственной территории.

Мне нужно было подумать.

– Не возражаешь, если я тут немного с тобой посижу? –  спросил я у Захара.

Тот смотрел на меня из-под век посиневшими белками закатившихся глаз и, похоже, не возражал.

Случившееся было для меня очевидным: злополучный искатель сокровищ нарвался на осведомителя, когда тот работал со своим передатчиком, и получил ножом в сердце. Это сделал кто-то умелый, но не слишком умный, судя по попыткам представить дело случайностью, что исключало из числа подозреваемых, например, Веру. Но мне сейчас было важнее не то, кто именно заколол Захара, а что с этим делать.