Алина не чувствовала по этому поводу ни радости, ни облегчения. Когда несколько лет назад остыли угли пожара, уничтожившего обитель древнего некроманта в лабиринтах дворов, а ее странный напарник бесследно исчез, она чувствовала себя бодрой и злой, раненой, воодушевленной, но полной сил и готовой к новым невероятным событиям, более того, страстно желающей в них погрузиться; когда в клоаке древней подземной трясины сгинула княгиня ведьмовского ковена, Алина испытала мрачное торжество победителя, а голос, неожиданно прозвучавший тогда в динамике телефона, давал поводы для надежд; но сейчас она ощущала только страшную усталость и опустошение. Возможно, потому, что никогда еще цена, заплаченная за участие в приключении, не оказывалась настолько высокой, а свершившаяся победа совершенно не зависела от ее личных усилий, но была следствием неумолимой логики развития событий и меткого выстрела того, кто ныне казался потерянным навсегда.

Алина понимала, что теперь следует подвести черту под прошедшими двумя месяцами и жить дальше, возвращаться к обычному своему распорядку и заброшенной в последнее время работе. Нужно было хотя бы просто заставить себя снова приехать в офис. Договорившись сама с собой, она взяла несколько дней на то, чтобы набраться сил, и в понедельник с утра отправилась на работу.

Солнце раздвинуло тучи, вышло по каким-то своим делам: позолотить иглы Петропавловки и Адмиралтейства, прикоснуться неярким блеском к храмовым куполам и большим окнам на фасадах флегматичных дворцов –  последний обход перед сумраком долгой зимы. Город был буднично равнодушен: еще одно осеннее утро, еще один наступивший ноябрь, городские парки снова стали прозрачными, как паутина, опять впереди полгода ледяной непроницаемой тьмы, и опять похоронены и забыты свои мертвецы.

Панорамные окна выглядели пустыми и темными, стекла покрывали снаружи пыль и сероватые потеки грязной воды, так что офис был похож на заброшенный дом, и у Алины болезненно сжалось сердце. Она не была здесь с того самого дня, как выехала по роковому адресу на Лиговском; больше двух недель сюда не приходил никто вовсе. Внутри, в прохладном полумраке, еще витали едва ощутимые знакомые ароматы –  сандалового парфюма, молотых кофейных зерен, –  чашки с узором из синей сетки были аккуратно составлены на тумбочке рядом с кофемашиной, в вазочке из того же сервиза осталось несколько подсохших конфет, на краю длинного стола в переговорной сложены какие-то распечатки. Алина почувствовала, как защипало глаза. Она сняла пальто, положила сумку на стол, включила свет. Лампы едва слышно загудели под потолком. Вдруг зазвонил телефон; Алина вздрогнула от неожиданности и подняла трубку. В динамике шумела улица, и юношеский тенорок скороговоркой выпалил: