В прихожей тихо, но отчетливо лязгнул металл. Алина не сразу узнала этот звук, потому что ей никогда не приходилось слышать его из комнаты: так отпиралась задвижка входной двери. Бежать было некуда, драться нечем, и она просто осталась сидеть в кресле, глядя на дверь в комнату и чувствуя, как медленно и тяжело бьется сердце.
Из темноты дверного проема в комнату шагнул человек в черном. Алина узнала его: то был Амон, дядя Адахамжона. Он предупредительно приподнял руки, показывая ладони, и произнес:
– Прошу извинить меня за непрошеное вторжение, Алина Сергеевна, но я пришел с миром. Пожалуйста, уделите мне буквально несколько минут своего времени.
Мягко ступая, он подошел ближе. Тускло блеснул уже знакомый золотой перстень, и в руке Амона Алина заметила необычные черные четки с крупными бусинами, разделенными по пять.
– Присядете? – предложила она.
– Благодарю, но я ненадолго, – покачал головой Амон, становясь у окна. – Мне поручено передать вам послание.
– Отчего же было просто не позвонить? По меньшей мере, можно было хотя бы воспользоваться домофоном. Желали произвести впечатление, чтобы создать нужный переговорный фон?
Амон смущенно развел руками.
– Вы могли отказаться от разговора или не до конца осознать серьезность сказанного. Так, возможно, выйдет несколько убедительнее.
– Что ж, извольте.
– Мария Аристарховна фон Зильбер выражает вам расположение и шлет предложение своей дружбы. Она также высказывает надежду, что взамен вы не станете продолжать изыскания, касающиеся ее семьи, искать встречи с ней или ее избранником без предварительного уведомления и разрешения, а также приближаться к Усадьбе Сфинкса.
– У Марии Аристарховны своеобразные представления о дружбе, – заметила Алина. – Но почему вы явились с этим именно сейчас?
Амон вздохнул и отвернулся к окну, заложив за спину руки.
– Мои люди, отвечающие за информационную безопасность, установили, что вы ознакомились с материалами, для вас категорически не предназначенными. Увы, то, что вам был открыт к ним доступ, они заметили только сейчас. К сожалению, современной молодежи решительно нельзя поручить никакого серьезного дела. Знаете, людей моего возраста принято критиковать за косность, за готовность исполнять чужие приказы, иногда за неспособность сочувствовать или за жестокость. Но таково наше отверженное поколение, воспитанное холодными матерями, которые спокойно сидели в соседней комнате, пока миллионы детей заходились воплем отчаяния в своих колыбельках, и первое убеждение, которое формировалось в младенческом подсознании, было пониманием, что все тщетно, кричать бесполезно, ты абсолютно беспомощен, а мама никогда не придет. Родители учили нас, что нельзя мучить животных, но при том с удивительным равнодушием мучили нас. В то время забавным считалось напугать ребенка до слез страшной сказкой или обмануть его – пустым свернутым фантиком от конфеты, злой шуткой, – а потом весело посмеяться всем вместе: какой глупый! И вот мы выросли, и многие из нас, кто умней и сильнее, решили, что наших детей мы будем воспитывать совсем иначе, будем с ними мягкими, внимательными, понимающими…