Алина открыла календарь и быстро посчитала: 17 июля –  трое девушек в общежитии, 11 августа –  Маргарита Островская, 5 сентября –  Саша Белопольская и Вадим Тихомиров, ночь на 1 октября –  убийства в Башне, 25 октября –  Вика, Зоя и еще пятеро случайных жертв, имевших несчастье оказаться в тот роковой вечер рядом. Пять девушек, пять целей, пять нападений убийцы, совершенных с интервалами в 25 дней. Очередная кровавая серия завершилась, и нападение на Марию Аристарховну фон Зильбер, совершенное ее родным братом через пять дней после страшной бойни в квартире на Лиговском, не имело к этой серии ни малейшего отношения.

Огромный кусок головоломной мозаики перевернулся, разом изменив всю картину. Все ее элементы теперь были на местах, оставались только несущественные детали. Алина, глядя в зеркало, медленно стянула с себя пиджак, подняла руку, вывернула шею и укусила. Сквозь тонкую ткань рубашки зубы впились в тело там же, где нежное плечо Машеньки прикрывала повязка. Конечно, выхватить таким манером у себя кусок плоти вряд ли бы получилось, но…

– И человек, и нечеловек одновременно, как будто вампир какой-нибудь или химера, –  прошептала Алина, вспомнив слова Зои. –  А эти твари способны на все.

Нужно было лишь понять, что теперь с этим делать.

Она подумала и решила, что неплохо бы навестить папу.

* * *

Домой Алина вернулась под вечер. Она вышла из машины, но, не доходя до парадной, остановилась.

Был миг предзакатной неподвижности и тишины. Ее вдруг охватило знакомое с юности чувство изумления материальностью мира: мгновение замерло, и вот плитки дорожки, и земля, и освещенная закатной солнечной медью детская деревянная горка, и хочется все это потрогать, чтобы убедиться в реальности существования. У Сартра из этого чувства родилась тошнота, а у Алины всякий раз появлялось ощущение созерцательного восторга и чуда –  вот, воробей слетел на траву, и его грудка тоже освещена заходящим солнцем.

В квартире она, не зажигая света, села в кресло у столика напротив окна, где днями ранее пила чай в компании юной баронессы фон Зильбер, и стала смотреть на город. Высокие дома были освещены нежно-розовым, их окна пылающей бронзой отражали закатный пожар. Алина сидела и думала о романтиках, сделавших важной частью своей эстетики подражание природе; о том, что теперь бы они искали свое вдохновение не на излучинах рек, не у морского прибоя, а в созерцании отвесных склонов городских многоэтажек, запутанных лабиринтах и норах дворов, в этих новых горах и лесах, ландшафте современного человека, куда он ушел, разорвав связи с дикой природой, и откуда, быть может, вновь вернется на ее лоно.