образом твердили, а именно что явления, хотя их и нельзя в качестве вещей самих по себе

причислить к объектам чистого рассудка, тем не менее суть единственные объекты, в

отношении которых наше знание может иметь объективную реальность, т. е. быть таким

знанием, в котором понятиям соответствует созерцание.

Если мы занимаемся только логической рефлексией, то мы сравниваем в рассудке только

свои понятия, дабы узнать, имеют ли они одно и то же содержание, противоречат ли они

друг другу или нет, содержится ли что-то в понятии внутренне или присоединяется к нему

извне, а также какое из двух понятий следует признать данным, а какое -только способом, каким мыслят данное понятие. Но если я применяю эти понятия к предмету вообще (в

трансцендентальном смысле), не определяя точнее, есть ли это предмет чувственного или

интеллектуального созерцания, то при этом тотчас же обнаруживаются ограничения

(нельзя выходить за пределы этого понятия), искажающие всякое эмпирическое

применение понятий и тем самым доказывающее, что представление о предмете как вещи

вообще не только не полно, но без чувственного определения представления и независимо

от эмпирического условия содержит в себе противоречие, так что мы должны или

отвлекаться от всякого предмета (в логике), или, если допускаем его, должны мыслить его

при наличии чувственного созерцания; с гало быть, [познание] умопостигаемого требовало

бы совершенно особого способа созерцания, не присущего нам; и так как мы им не

обладаем, то умопостигаемое для нас ничто, но ввиду этого и явления не могут быть

предметами самими по себе. В самом деле, если я мыслю лишь вещи вообще, то различия

во внешних отношениях не составляют, конечно, различий между самими вещами, а скорее