— В чем же она не такая, как все? — подала голос Атеа.

— Тэаргавар выглядит не так, как мы. И уж точно не так, как вы, — усмехнулась эльфийка. До выхода оставалось совсем немного — потянулся длинный коридор с завешенными входами, — Насколько я знаю, в человеческих городах Рожденных Луной сжигают еще в детстве. Или изгоняют прочь, оставляя подыхать на дороге.

Даэн поняла, о ком она. Рожденными Луной называли альбиносов, людей с алыми глазами и белыми, словно снег, волосами. В ее краях таких действительно считали проклятыми, детьми бесов, а потому матери сами отдавали свое дитя на расправу городскому палачу, который прилюдно сжигал ребенка — чтоб тот не накликал беду на землю. В Гильдии даже говорили, что на землях Креасса считалось, будто если в Огнецветов день родится альбинос, то ровно через двенадцать лун начнется война, в которой падет вся страна. Эльфийка продолжила:

— Само собой, мы не звери. Но другие боялись Тэаргавар — как и все на земле боятся тех, кто не похож на них. Потому-то она никогда и не снимает капюшон. Здесь никто ее не обидит, здесь она может совершенствовать свою силу — боги видят, у нее талант. Ей почти полтора века, и за это время она многого добилась. Да и здесь никто не судит о том, как она выглядит. Тени любят ее, какая она есть — и этого довольно.

Даэн поневоле обернулась назад, к лабиринту коридоров. Перед глазами вновь возник образ Тэаргавар, и Даэн поняла вдруг, что назвать ее кратко, без клановой приставки, язык не поворачивается. Поймав мысль, Коршун вновь обратилась к Знающей:

— Ваши имена имеют какое-либо значение?

— Конечно, — хмыкнула ведьма так, словно это было само собой разумеющимся. Даэн осторожно спросила:

— И что же означает ее имя?

— В переводе с языка пещерных эльфов «Тэарг» означает «лед». Тэаргой мы зовем звезду зимы на небе.

Ее назвали в честь Ярис? Даэн чуть было не споткнулась. Кто бы в здравом уме назвал дитя в честь звезды, что испокон веков была вестницей смерти? Впрочем, вслух она этого не сказала, и остаток пути прошел в молчании. Белые занавески тихонько покачивались, провожая их, и вскоре они вышли на лестничную площадку, от которой начинался спуск вниз.

— Всего доброго, Птицы, — эльфийка церемонно поклонилась, и, не говоря больше ни слова, развернулась и скрылась в темноте провала.

— Жуткая женщина, — тихо проворчала Атеа, буравя темноту арки взглядом, — Как и все они. Даже не знаю, что лучше — смотреть на них или чувствовать, как эта темная дрянь проникает под кожу и якобы лечит. У меня такое ощущение, что они еще больше нас отравили.