Как странно ты играешь, Бессмертный… Это же ты, правда? Это твои руки держат маятник?

Ответа не было. Лишь время все так же мучительно медленно утекало плавленым воском сквозь ее пальцы.

Потом стало светлее, и мир погрузился в дымчатый серый сумрак, состоящий из полутонов и бледных, едва различимых красок. Сквозь пелену она видела приглушенный свет — а вскоре пришло и ощущение. Кольнуло в затекших ладонях, в груди стало больно и горячо. Мара ухватилась за чувство, не давая ему ускользнуть — слишком долго она пробыла в беспамятстве. За пределами ее странного сна осталось что-то важное, что-то, чего она не могла сейчас вспомнить, и ей нужно было выбираться из мягкой обволакивающей темноты, чтоб найти это.

Пелена спала, и сквозь нее проступили очертания предметов — ведьма видела горизонтальные темные полосы, а чуть выше них — цветные пятнышки, на которых бликами танцевал свет. Потом кто-то склонился над ней, и кожей Мара почувствовала чье-то легкое прикосновение. Тихий голос проскрежетал:

— Спи, дитя. Отдохни еще немного.

Ладонь опустилась ей на лоб, и Мара почти физически ощутила, как ее лицо омывают темнотой, словно водой. Веки отяжелели еще больше, и она вновь провалилась в пустоту без звуков.

Солнце восходило над дремучим лесом, над сухими полями, где меж высоких стеблей гулял ветер, над спящими огромными камнями, укрытыми мхом. Он шелестел колосьями, переплетал ниточки-травинки, путал их, словно волосы. Под босой ногой от колючей земли поднимался холод — кажется, пора предзимья… Круг солнца был алым, как всегда бывает, когда первые морозы затягивают озера тонкой серебристой коркой, хрупкой и ломкой, словно эльфийское стекло. Мара шла по самой кромке поля, и подол ее платья цеплялся за жесткую траву. Стылый воздух пах снегами, что уже совсем скоро белым одеялом накроют долину. И на много верст вокруг не было ни души.

Сон растаял, словно его и не было. Мара даже не знала, сон ли это — на щеках еще остался ледяной поцелуй ветра, а перед глазами все стоял красный диск, медленно выплывающий из-за темной линии горизонта. И где-то на границе сознания раскачивался из стороны в сторону маятник, лишь на миг замирая — а затем снова разрезая воздух граненым боком. Не закрывать глаза.

У незнакомой девочки была россыпь бледных веснушек на раскрасневшихся щеках, две смешные смоляные косицы, а под ресницами ее в темных радужках застыли капельки солнца. Девочка стояла и смотрела на алый рассвет, кутаясь в шерстяной платок, и за спиной ее осталась проселочная пыльная дорога со следами колес и подков, совершенно пустая — а больше ничего и не было. Мара когда-то знала ее…