========== Глава 41. Разбитый цветок ==========

Молодые пареньки в пестрых разномастных плащах перебрасывали друг другу шары из цветного стекла, умещавшиеся на ладони, и отблески пламени плясали на круглых полупрозрачных боках. Зеваки, обступившие невысокую сцену у камина плотным кольцом, всякий раз хором охали, когда один из шаров взлетал слишком высоко, по немыслимой траектории отправляясь в руки другого жонглера — и всякий раз мальчишки умудрялись поймать хрупкую фигурку и не дать ей разбиться. Меред, с минуту наблюдавшая за ними, покачала головой: оба скомороха работали грубо, неряшливо, и допускали оплошности, которые могли привести к провалу номера. Впрочем, пока что судьба благоволила ребятам — да и толпа не разбиралась в таких тонкостях. Для людей все происходящее казалось детской ожившей сказкой, капелькой радости, и никто бы и слова не посмел сказать о том, что мальчишки халтурят — даже если бы и заметил то.

За стойкой, вытянувшейся вдоль одной из стен, расположилась пестрая компания артистов, наблюдающих за своими товарищами и тихонько переговаривающихся меж собой. Музыканты — невысокая полная женщина с флейтой и мальчишка с рыжими вихрами, бренчащий на лютне в такт, — сидели поближе к сцене, и городские жители, собравшиеся здесь, пританцовывали, наблюдая за выступлением жонглеров. В зале негде было и стать — народу собралось действительно много, и Меред, неловко продираясь через толпу за золотой косой Атеа, чувствовала себя не в своем гнезде. Атеа же, напротив, легко лавировала меж людьми, изящно обходя их и рассыпаясь в извинениях, если случайно задевала кого-то, и раздобревшие от присутствия скоморохов люди таяли от одной ее улыбки, пропуская ее к хозяину едальни. На Тэаргу, шедшую за ними, Меред даже не оглядывалась — ведьма могла быть совсем незаметной, когда хотела.

Когда они наконец добрались до стойки, жонглеры уже размашисто кланялись людям, щедро разбрасывая улыбки и золото веселого смеха. Мальчишкам, судя по всему, еще не было двадцати, а потому они грелись в лучах этой минутной славы с искренней восторженностью детей. Меред знала это чувство — оно было сладким, смеющимся и до того приятным, что после выступлений ей порой и вовсе не хотелось спать, и только старшие Ранлу или Энья могли загнать ее в фургон. Старый Агар тогда лишь усмехался, щуря хитрые ясные синие глаза, и говорил — пусть играет. Пускай поет, играет, пускай делает все, что ей заблагорассудится — только пускай остается живой. Тогда она еще не понимала, что имеет в виду наставник — а вот сейчас, глядя на этих двух парней в цветных плащах, поняла.