В комнате Атеа сразу же плюхнулась на одну из трех узких кроватей, не потрудившись даже плащ скинуть. Меред поискала глазами свечу и уже двинулась было к невысокой табуретке, на которой стояла плошка с толстым огарком, когда Лебедь окликнула ее:

— Постой, дорогая. Сказки должно рассказывать в темноте — не так ли, госпожа Знающая? — последние слова растянули ее губы в ухмылке.

В сумрачном серебряном свете, льющемся сквозь стекло с улицы, Меред видела лишь очертания ведьмы — контуры ее плеч, скрытых серой тканью, тоненькую полосочку света поверх ее плаща, и легкую, практически незаметную, белую прядь, спускающуюся из-под капюшона на грудь. Тэаргавар, не глядя ни на Атеа, ни на Меред, медленно направилась к окну, и Птица увидела ее тонкую руку, вскинутую вверх и высвеченную лазурью. Невольно Меред опустила взгляд на свою ладонь — широкую, мозолистую, грубую даже на вид, иссеченную линиями так, словно девушка пережила уже добрую сотню зим. И как вы такие рождаетесь — легкие, изящные, хрупкие? Впрочем, на ум сразу же пришли Аллэи и Даэн, которых легкими назвать было никак нельзя.

— Так, — молвила Тэарга, вырывая Меред из глупых мыслей, — Некоторые сказки сумрачные — это ты верно подметила, Птица Атеа, — ведьма присела на подоконник, в профиль к девушкам. Все ее движения были плавными, неуловимыми — она словно скользила сквозь воздух, Меред замечала это уже не первый раз. Помолчав немного, эльфийка чуть склонила голову, и белые нити ее волос колыхнулись, едва заметные в темноте. Тэарга изящно шевельнула пальцами в сторону свечи, и на фитиле ярко полыхнул язычок пламени, разгоняя тьму по углам, — Но наша легенда — не сказка. Это — наше сокровище, утерянное давным-давно.

Меред, присевшая рядом с Атеа, успела заметить, как иронично дернулась бровь Лебедя.

— Раньше, гласит эта легенда, племена эльфов были едины. Они умели говорить с ветрами, почитали друг друга на равных, жили одной семьей на далекой, благодатной земле. Единый язык, единые песни, города с застывшей вечностью, юные дети, видевшие рождение мира… Среди них был один, — краешек губ ведьмы чуть приподнялся, — Великий мастер, умевший создавать дивные вещи из камня и стекла. Грубый кристалл он мог обработать так искусно, что тот казался прозрачным живым цветком, распустившимся в ладонях эльфа. Его знали даже за пределами родного края, и слух о нем разошелся по всем сторонам света. И однажды — так говорила легенда — боги даровали ему удивительной красоты камень. Никто и не ведает, что это был за кристалл; рассказывали, что небесные властители взяли сердце звезды и отдали его эльфу-мастеру. Тот долго не приступал к работе, все думал, что же выточить из камня, пока наконец не увидел сон… История умалчивает, о чем было его видение, однако следующей же ночью мастер принялся обрабатывать камень. Он работал двенадцать дней, заплетая в грани солнечный свет, и вскоре миру явился невиданный цветок, — она отвернулась, и теперь Меред могла видеть лишь ее силуэт, укутанный в серую тяжелую ткань, — Цветок о сотне лепестках. Солнце, пойманное в грани, радуги, капли росы — в нем переливался и сиял свет. Всякое существо с чистым сердцем могло прийти к эльфу и поглядеть на дивный цветок, даже дотронуться до него. И все бы хорошо, если бы о том не прознал подземный змей, древнее зло, спящее в забытых норах. Он выбрался из своих пещер и устремился за горы и леса, чтоб добраться до мастера и забрать драгоценное сокровище. По пятам за ним шла смерть, войны и болезни, разрушения, и черная ночь легла на землю…