— Боги, ну ты как будто и правда провожаешь меня на смерть! — всплеснула руками Атеа, недовольно глядя на Птицу, — Я собираюсь веселиться и развлекаться, дорогая, а не выкручиваться из передряги, в которую меня втянуло немилосердное Небо. Жизнь — игра, моя радость, всего-то, — она ухмыльнулась, расправляя плечи и сжимая покрепче поводья, — И я собираюсь играть так, чтоб мне завидовали спустя века даже такие правильные и чистые, как ты.

С этими словами она ударила лошадь каблуками, лихо присвистнув и запрокинув голову, и кобылка с размеренной рыси перешла на галоп, мотнув светлой мягкой гривой. Снег, сверкающий самоцветами под солнцем, во все стороны брызнул из-под копыт, а ветер ударил в лицо, обжигая кожу. Атеа услышала окрик Меред за своей спиной — однако останавливаться не стала. Ей хотелось начала игры, за которым непременно будет их встреча. Долгие проводы и расставания Лебедь терпеть не могла. А развилка была все ближе, и девушка чувствовала, как нарастает в груди это золотое волнение, так сильно напоминающее солнечного ежонка с длинными тонкими иголочками-лучами. Вот возьмешь его в ладони — а он колется, да так, что удержать невозможно… И теперь этот ежонок уютно угнездился где-то возле ее сердца, и Атеа не знала, что же с ним делать. А точнее, как раз наоборот — знала. И ей больше всего на свете хотелось наконец начать эту игру.

Лошадь ей досталась упрямая, со сквернейшим характером, хоть и довольно миловидная, а потому уже на подходе к развилке кобылка решила проявить норов и замедлила шаг, не дав Атеа насладиться быстрой скачкой, а там и совсем остановилась как вкопанная, недовольно прядая мягкими ушами и кося на нее темным глазом из-под длинных ресниц. Лебедь уже собиралась было высказать серой все, что она о ней думает, когда ее нагнала Меред, все такая же хмурая, как и раньше.

— Не пугай меня так, — Птица окинула ее укоризненным взглядом, от которого Атеа взвыть захотелось — или сбежать от нее еще скорее, — Сейчас — не лучшее время года для скачек, ты не считаешь?

— Знаешь, Меред, вот ты доказываешь одну мою теорию — и доказываешь получше других, — поморщилась Атеа. Меред вопросительно приподняла брови, — Ночью все бабы совершенно очаровательны, милы, с ними интересно говорить, и не говорить тоже бывает интересно… А как только утро настает — все: огонька в глазах нет, все снова унылые зануды… Не в обиду тебе сказано будет, да-да. Вот где, ну? Где?

— Отстань, — Меред раздраженно отмахнулась от нее, и Атеа подумалось вдруг, что не зря Чайка пошла в Наставницы: когда ей позволят полноправно называться Крылатой, она станет воплощением наставнического беспокойства за птенцов и той рукой, которая будет ловить их, если они решат сброситься с пропасти, развлекаясь. А потом еще проведет беседу, полную нравоучений, после которых птенцы не то что подходить к обрыву — вообще выходить за пределы замка не станут. Именно поэтому Атеа должна была быть с ней все это время — чтоб дать шанс девчонкам хоть немного повеселиться. Кто-то же должен вправлять госпоже Чайке мозги хоть иногда…