Какой он был, ты помнишь? Озерный край, озерная земля — так называли его странники, да? Твой Тиннеред, с бескрайними равнинами и пологими холмами, тот сказочный мир твоего детства… Какой он был, Атеа?

Она помнила смутно. За долгое время фиалковые холмы исчезли из ее памяти, сменившись грубыми склонами, мрачными, заснеженными перевалами, горными шумными реками с ледяной студеной водой, и сети озер, заросших золотым камышом, больше не снились ей. Ей не снились крохотные городки, где на черепичных крышах покачивались флюгеры, подставляя узорные стрелки подветренным потокам, где на окнах летом цвели вьющиеся синие колокольчики, пахнущие так сладко. Ей не снились крохотные селения, где не было ни заборов, ни границ меж дворами, где босоногим девчонкам матери надевали обережные платки с вышитым охранным узором, и те платки были величайшим сокровищем. Все это осталось где-то за горизонтами, и Атеа редко вспоминала ту жизнь, кажущуюся далекой и вовсе ей не принадлежащей. Впрочем, она не жалела об этом — никогда: ни на пороге Келерийской Гильдии, ни теперь.

Взглянуть хотелось. Даже зимой Тиннеред оставался таким же — светлым, задумчивым, тихим. Озера затягивались синими льдами, и белый узор трещин расползался по застывшей глади, а поля и холмы кутались в пушистое одеяло до самой весны. Нарядные города в россыпях уличных фонариков из эльфийского цветного стекла казались сказочными. Ныне Атеа выросла и прекрасно понимала, что все могло быть не так. Дети всегда смотрели иначе, выхватывая своим чистым зрением самые светлые и яркие моменты, а пелена с ее глаз спала уже слишком давно — и поэтому сейчас она боялась открыть глаза и увидеть грязные придорожные канавы и месиво снега под конскими копытами, заброшенные колодцы и дома, на крыльце которых лежали бы вместо тряпки материнские обережные платки. Сказки обычно рушились именно так, она знала это.

Эх, ладно, ну неужели вот еще что-то может тебя разочаровать, девочка моя? После всей той дряни, что с тобой случалась на протяжении всех этих лет? Давай-ка, дорогая, возьмем себя в ручки и перестанем быть маленькой сопливой размазней. Высоко вскинув голову, Атеа спокойно выдохнула и наконец подняла веки, глядя вперед.

Белые поля в белой тишине, синее высокое небо, холмы, в низинах которых блестели под солнцем заледеневшие озера. Широкий простор, насколько хватало глаз, был спокоен и светел, и далеко впереди и справа девушка видела пятнышки селений, над которыми серебристой легкой пеленой тянулся дымок — даже отсюда она слышала горьковатый запах жженной липовой древесины. Красные черепичные крыши казались россыпью рябиновых ягод на снегу, а сады, окружающие селения, напоминали скованную инеем паутинку. Чуть поодаль от дороги, за несколько саженей от всадниц, виднелся колодец — аккуратный, ухоженный, с новехонькой крышей, украшенной охранной резьбой. Атеа ощутила, как губы сами собой растягиваются в легкую улыбку. Да. Что-то действительно оставалось неизменным, и за это Лебедь была искренне благодарна Небу.