Впереди показалась развилка дороги, огибающей холм, и один из ее рукавов уводил на юг, а другой полз на восток, к столице Тиннереда. Атеа знала это — именно по той дороге ее увозили прочь, именно те холмы спускались пологимим склонами к самому тракту, почти вползая на него. Именно на тех холмах она собирала цветы и плела из них венок, пока они отдыхали на привале. Именно за их плавными изгибами разрастался и впивался высокими башнями в небо Расфаль — город, в котором сейчас медленно умирал король. И скатертью ему дорога, подумала Атеа, ощущая, как в груди приятно защекоталось предвкушение. Легкое беспокойство, напоминающее неосторожное касание мотылькового крыла, раздразнило ее, и теперь девушка буквально подпрыгивала в седле от нетерпения. Когда еще бы выпала возможность примерить на себя роль королевы? Богиня, сколько же изворачиваться придется!

— Здесь? — тихо спросила Меред, и Атеа, отвлекшись от своих мыслей, вопросительно взглянула на нее. Глаза ее цвета синего льда смотрели вдаль, на ту самую развилку, и Лебедь ощутила печаль девушки, затаенную под ресницами. Возведя очи к небу, Атеа вздохнула:

— Меред, у нас никто не умер. У тебя такой вид, как будто ты меня уже проводила на погребальный костер и теперь уныло причитаешь, подливая масло и хворост подбрасывая. Давай, убери вот это скорбное нечто со своего лица. Максимум через луну мы уже встретимся, и ты снова взвоешь от моего общества, и все будет по-старому! Так что давай, веселее и радостнее.

Девушка хмуро взглянула на нее, даже не пытаясь натянуть на лицо подобие улыбки, и Атеа снова вздохнула. Протянув руку, она сжала плечо Меред.

— Да-да, мне тоже будет не хватать тебя. Но я не собираюсь облачиться в траурные одежды и рыдать всю дорогу до Расфаля. Хотя это, конечно, могло бы помочь мне вжиться в образ страждущей дочурки, которая оплакивает скоропостижную кончину папеньки-короля, — она задумчиво поскребла подбородок, — Ну да ладно. Справимся и так. Чем сложнее задача, тем интереснее, я права, Меред, дорогая?

— Я волнуюсь за тебя, — не отвечая на ее ироничные вопросы, Меред подняла голову, и на лице ее промелькнуло тенью беспокойство, — Переживаю. Что, если тебя не захотят слушать даже?

— Что, если за тем холмом моя лошадь взбесится, сбросит меня и сломает мне хребет копытом? — скорбно передразнила ее Атеа, и Меред мгновенно побледнела. Мысленно выругав себя, Лебедь поспешно добавила, — Я утрирую, Меред. Это означает…

— Я знаю, что это означает, — угрюмо перебила ее Меред, — Но не говори так. Не зови к себе.