Ближе к ночи, когда колокола в дворцовых башнях отзвенели восход тоненького серпа луны на небо, Лебедь принялась собираться к Кордей. Вельгерд рассказал ей, что рыжая женщина жила совсем недалеко от его заведения, в нескольких кварталах западнее. Ты узнаешь, госпожа — окна с красными витражами и кованые розы на двери. Скажешь, что пришла в гости: Ильва тебя впустит, она девок своих не обижает. Сначала Атеа думала прихватить с собой флягу со сладким медом, однако потом, взвесив все, решительно отказалась от этой идеи: все же Кордей она не могла назвать даже своей подругой — так, воспоминанием из детства и информатором сейчас. Зашнуровав под горло форменную куртку, девушка, подумав, все же набросила на плечи плащ — в темноте вряд ли кто-то будет присматриваться к тому, во что она одета, но светить келерийской формой ей тоже не слишком хотелось. Надев на голову капюшон, Атеа предупредила девочку-служанку, что вернется после полуночи, и покинула дом Виаллы.

Небо затянуло рваными клочьями облаков, и месяц хищно скалился из-за их тонкой полупрозрачной вуали. Атеа старалась держаться в тени, поближе к воротам и стенам, шагала бесшумно, словно кошка — но беспокоиться было не о чем: люди, словно ощутив перемену погоды, старались поскорее очутиться у домашнего очага, даже не глядя на тучи. Они знали — нынче ветер будет холодным, и колючие глаза звезд провожали их нездешними отстраненными взглядами, от которых любому стало бы не по себе. Любому — но только не Атеа. На севере ночи были холодны и суровы, а звезды стояли выше, и их острые лучи казались куда более злыми. Она привыкла к холоду — и не боялась его.

Два квартала налево от Купеческой площади, три дома вперед, повернуть направо. Под ногами снег был алым — отблеск света, просачивающегося сквозь красное стекло, лег прямо под подошвы ее сапог. Металлические стебли роз, распустившихся на двери, свивались, переплетались змеями, и Атеа позволила себе ироничную усмешку. Она терпеть не могла розы — они всегда напоминали ей придворных престарелых женщин, вульгарных и чопорных одновременно, приторно-сладких и омерзительных. А еще — шлюх. К ним Лебедь относилась снисходительней, однако тоже не питала особой нежности. Поднявшись по каменным ступеням, девушка отворила дверь и вошла внутрь. Повесив плащ на полупустую вешалку, Атеа мимолетом огляделась. В полутемном помещении не было масляных ламп и эльфийских фонариков, которые так любили в Расфале — лишь толстые свечи, на которых плавился воск. За тонкими занавесями из легкого алого шелка Атеа слышала чей-то шепот, тихий смех, прокатывающийся по коже сладкой волной сверху вниз, видела изящные тени. Дар Хартанэ в груди едва заметно встрепенулся — девушка ощутила на себе любопытные взгляды здешних женщин, ощутила их интерес, и от этого стало неуютно. Пожалуй, именно так ощущала себя Меред — большую часть своей жизни. Бедная моя. Расслабив плечи, Атеа неторопливо направилась к невысокой смуглой женщине, внимательно разглядывающей ее.