Рыцари вскочили на коней, встали за спинами слуг, приготовили гаковницы для выстрелов, заведя арбалеты за спины. Вийон опустил на землю нижний край щита, упер рушницу в верхний, положил руку на спусковую скобу.

– Рубите засовы! Отворяйте двери! – скомандовал Ян из Дыдни.

Жвикулис подбежал с топором к дверям, ходившим ходуном. Рубанул снизу и одним ударом перерубил древки гвизармы и алебарды, что блокировали вход. Обе створки поддались победному напору, словно ворота дамбы перед волной паводка. Толпа окровавленных, хромающих и трясущихся фигур ринулась внутрь сеней. Напор был таким сильным, что первые стригоны попадали, легли вповалку, сбитые с ног толпой, которая вкатилась на их спинах в ратушу, дабы лишить жизни поляков, француза и иудея.

– Огонь!

Вийон нажал на спусковую скобу, а механизм прижал тлеющий фитиль к полке. Отдача была столь сильна, что едва не выбила поэту плечо из сустава; в тот же миг пальнули и обе заправленные картечью гаковницы Жвикулиса и Доброгоста, грянули выстрелы из рушниц обоих рыцарей.

С помощью свинцового проса и пуль столпившимся в прихожей стригонам устроили настоящий Страшный суд. Свинец пропахал толпу плебеев, рассекая морды и раздирая животы, отрывая головы и члены, разваливая тела на кровавые ошметки, отбрасывая оставшихся вампиров прочь. И через миг в толпу мещан ворвались два рыцарских коня, топча тела, ломая кости, ребра и голени!

– Бей немца! – рыкнул Ян из Дыдни. – Вперед! Вперед! – орал, размахивая мечом.

Доброгост и Жвикулис запрыгнули на коней, повесив арбалеты и гаковницы на передние луки седла. Вылетели из ратушных ворот на свободу. Поляк подхватил Менделя сзади за пояс, втянул, словно щенка, и усадил позади себя, на конский круп за задней лукой седла. Жвикулис оглянулся на Вийона, сдержал коня, протянул руку.

– Садись!

Вийон вцепился в протянутую руку помощи, подскочил, чтобы взгромоздиться на конский зад, отбросил щит, мешающий двигаться, но не дотянулся даже до половины бока, отягощенный арбалетом, рушницей, мешочками с огненным зельем, стрелами и пулями. Напротив, едва не стянул с коня Жвикулиса: слуга склонился назад, удерживаясь в седле только благодаря высокой луке.

Вийон крикнул, опасаясь, что в любой момент может остаться один как перст, окруженный толпой стригонов; к счастью, литвин проявил несколько больше чести и милосердия, чем французские рыцари под Креси.

– Хватайся за стремя!

Вийон левой рукой ухватился, как было велено, а слуга погнал следом за лошадьми рыцарей. Как буря ворвались они в группу вомперов, тянувших виселицу, разбросали их, повалили. Вийон, бежавший из последних сил с тяжелым оружием, вскрикнул от страха, ударился коленом в брус, через который конь Жвикулиса перескочил легко и ловко, словно цыганская танцовщица. Они понеслись через рынок наискосок, минуя лавки и прилавки; поэт не знал уже, бежит ли он, идет или летит по воздуху, подгоняет ли его скакун, подталкивает или тянет за собой.