А потом впереди замаячила замшелая крыша таверны.

– Открывай! – Ян из Дыдни грянул окованной в сталь перчаткой в дверь, ведущую в сени. – Открывайте, сукины дети!

Стригоны уже приметили, что вооруженные остановились перед таверной, уже сползались отовсюду, словно черви к трупу.

Никто не отворил засовов, не услыхали они никакого движения с той стороны ворот.

– Открывайте ворота, сто громов вам в задницы! – кричал рыцарь. – А не то оставим вас тут одних!

Вийон услышал крик. Пронзительный тонкий писк женщины внутри корчмы.

– Выбить дверь! – скомандовал Ян из Дыдни. – Вперед, сукины дети!

– Нет! – крикнул Вийон. – Потом мы не запрем ворот. Дайте мне попасть внутрь!

– У тебя что, крылья?

– У меня – вы, господа! Держите!

Вийон сбросил на Доброгоста арбалет и гаковницу, повернулся к Яну из Дыдни.

– Подсадите меня, господин рыцарь! – крикнул. – Подсадите меня под чердачное окно. Там что-то случилось! Я слышал крики!

– Влезай, – проворчал Марчин из Мышинца, сунул меч под бронированную подмышку и протянул покрытую металлом руку Вийону. Поэт оттолкнулся от земли, ухватился за луку седла, подтянулся, замер на миг на передней луке, словно дитя на руках одоспешенного всадника. А потом схватился за шлем, встал на плечо и, прежде чем поляк успел запротестовать, поставил ногу на его голову, оттолкнулся вверх и ухватился двумя руками за горизонтальную балку рядом с окном на чердаке таверны.

Застонал от усилия, подтягиваясь вверх, зацепился ногами за жердь, продвинулся в сторону крыши, развернулся и… грязно обругал всех папских дьяволов, потому что меч выскользнул у него из ножен и с лязгом упал на мостовую несколькими футами ниже.

Вийон сел верхом на балку. Передвинулся к стене, нащупал фрамугу, отодвинул ставни и запрыгнул внутрь. Упал на мягкое сено, встал на ноги и двинулся в сторону дыры, к которой прислонена была лестница из общего зала.

Нельзя было терять времени. Снизу он слышал ржание лошадей, звон панциря, проклятия и шорох мечей поляков. Стригоны были уже совсем рядом от корчмы и прижимали вооруженных людей к закрытым дверям.

Он прыгнул вниз, на лестницу, хотел сбежать по ней, споткнулся, слетел по ступеням вниз, не потеряв ни зуба, зато наставив на лоб и многострадальный хребет шишки и синяки. Застонал и вскрикнул от боли, когда повалился на глинобитный пол, на миг позабыл, где у него руки и где ноги, но собрался, привстал на локтях, потом встал на саднящие колени и наконец поднялся, согнувшись, чувствуя себя так, словно вышел из-под палок. Альков стоял пустым – огонь в очаге еще горел, отбрасывая на стену танцующие красные отсветы.