Светлый фон

Автоноя наблюдает за этими двумя из угла, в котором складывает камни; Одиссей старательно не смотрит в ее сторону.

 

В эту ночь женщины не поют.

Лаэрт интересуется у Анаит, не собирается ли та вознести молитвы, погадать на внутренностях или сделать еще что-нибудь подобное. Анаит в ответ сообщает о своей уверенности в том, что гадание в данный момент сообщит им уже известное. Будет битва. Тяжелая. Все они могут погибнуть утром.

– Зачем нужны жрецы, – возмущается старый царь, – если они даже не могут сказать тебе то, что ты хочешь услышать?

 

Пенелопа сидит рядом с Одиссеем, в тени, подальше от костра, который медленно прогорает, провожая ночь. Их сын спит, свернувшись клубочком, хотя стоит его разбудить, и он будет отрицать, что вообще закрывал глаза. Лаэрт укрыл его плащом, пока никто не видел. Приена дремлет, пристроив голову на колени Теодоре. Теодора сидит, опираясь на стену и полуприкрыв глаза, иногда пробегая пальцами по коротким встрепанным волосам Приены.

Одиссей рассказывает:

– Мы вообще не должны были там останавливаться, но мои люди злились, что им не досталась их доля сокровищ Трои. Я спросил, каких сокровищ: город был в осаде десять лет, его правители давно обменяли все ценное на оружие и зерно – там и брать было нечего, а то, что осталось, присвоили Агамемнон с братом. Итака не настолько сильна, чтобы я мог заставить микенцев выделить нам долю в добыче, чего требовать от меня? Но они навоображали себе различных чудес, прячущихся за теми стенами, а мы их не разубеждали. Десять лет… Нужно дать людям какую-то надежду, цель, которая это все окупит. Не получив желаемого, они, казалось, готовы были взбунтоваться; никто не хотел возвращаться домой с пустыми руками… и поэтому мы напали на киконов на обратном пути. Они были союзниками Приама, и я решил… Слабозащищенные, большая часть их мужчин погибла под Троей, это будет… Мы ошиблись. Я ошибся. Мои люди творили всякое, а я… Они решили, если нет золота, взять женщин… Ты бы хотела услышать, что я остановил их? И поверила бы мне?

Пенелопа качает головой.

Одиссей говорит, глядя на свои руки, на запыленные ноги, на взрытую землю.

– Нет. Если им не досталось золото, пусть получат хотя бы плоть. Так я решил. Так должен поступать командир. Но войска киконов ушли до того, как Троя пала, до празднования, до коня. И появились, как раз когда мои люди… Нам еще повезло, что стольким удалось спастись. Тогда Посейдон еще не питал к нам ненависти.

– Ты тоже… творил всякое? – спрашивает Пенелопа.

Одиссей пытается услышать в ее голосе осуждение, гнев. Но если они и присутствуют, ему не по силам их различить.