На стенах Одиссей выбирает цель, спускает тетиву.

Падает пращник, за ним еще один. Третья стрела пробивает щит, которым от нее защищаются; четвертая, зацепив край переносного заслона, пролетает мимо неприкрытого плеча, в которое царь надеялся попасть. У него остается пять стрел. Он смотрит на женщин вокруг. У одних в колчане еще дюжина стрел; у других осталось всего три или четыре, и они начинают швырять камни и горящие деревяшки в приближающихся врагов. Слева от него Теодора швыряет очередной камень и уворачивается, когда вражеский снаряд пролетает у уха. Внизу Одиссей замечает жену, которая спешит к трещащей баррикаде, чтобы встать рядом с Лаэртом, подпирая ее плечом, и понимает, что время вышло: воротам долго не продержаться.

Приена тоже это понимает – она уже во дворе, собирает тех женщин, у кого нет луков или закончились стрелы, выстраивая их фалангой перед ломающейся преградой. Ей удается выстроить женщин в два ряда, семеро в каждом, ощетинившихся охотничьими копьями.

– Если враг схватит древко вашего копья, соседка проткнет врага! – громогласно объясняет она. – Не дайте им ухватиться! Не подпускайте их к себе!

Одиссею доводилось слышать и более вдохновляющие речи, но эта весьма практична.

Ворота содрогаются, раздается хруст, и, обрушивая груду сваленной перед ними мебели, створки начинают прогибаться внутрь. Дым и пламя охватывают таран – слишком поздно. Одиссей проскальзывает за спиной у Теодоры, поднимающей лук, слышит стон женщины, в которую прилетел камень: теперь она сидит, свесив ноги с края помоста, и на ее губах кровь. Он спускается, чтобы присоединиться к воительницам, выстроившимся у ворот, и, встав рядом с луком на изготовку, рычит:

– Пенелопа! Ворота сейчас рухнут!

И понимает, что впервые назвал жену по имени, а та отреагировала так, словно это… естественно. Она отбегает от баррикады, когда та, под напором уже пылающего тарана, обрушивается назад; Лаэрт повторяет ее маневр. Телемах успевает отскочить, едва не оказавшись под завалом из обломков, когда ворота распахиваются, щетинясь расколотыми створками и вырванными петлями, и по ту сторону возникают вычерненные копотью лица и поблескивающие наконечники копий.

Баррикада, хоть и не удержала ворота закрытыми, тем не менее замедляет врагов, пытающихся пробраться внутрь. Одиссею хватает времени, чтобы тщательно прицелиться в вырвавшегося вперед воина и послать стрелу ему в грудь прямо сквозь металл доспеха. Тело погибшего становится еще одним препятствием, которое нападающим нужно преодолеть, отбросить в сторону, чтобы попасть во двор. Одиссей убивает и того, кто идет следом, и еще одного, и еще, но сколько бы тел он ни добавлял к заграждению, дыра, проделанная разбитыми створками, ширится, и теперь уже не один, а два или три воина могут протиснуться сквозь преграду из обломков дерева, стоящую между ними и двором.