Гайос думает, что понимает.
– Однако, – продолжает Одиссей, – я хотел бы попросить: когда вы загоните Телемаха в угол и приготовитесь схватить, несмотря на всю его отвагу, убейте его быстро. Без сомнений, твои наниматели приготовят множество ужасных вещей для меня – я понимаю, что у них может возникнуть такое желание, – но мой сын… Мой сын не сделал… Не заслужил, я думаю, стать жертвой моей глупости. Все-таки именно я принял решение убить женихов. Я возьму на себя всю вину. Я не могу заставить тебя сделать это, но одним из условий моей сдачи в плен будет твое обещание, что, если появится возможность убить моего сына быстро, как воина, ты используешь ее.
– Думаю, я понимаю. Ты многого просишь для того, кто потерпел поражение.
– Для того, кто заставит твоих людей заплатить за свое поражение, и заплатить немалую цену.
– Я готов обдумать твои требования.
– Мне потребуется клятва.
– Женщины… если я отпущу их… Их оружие…
– Они все оставят. Дай им немного времени разбежаться – и больше никогда о них не услышишь. Они станут теми, кем были всегда: вдовами и незамужними девушками, которые ткут полотно, пасут стада, месят глину и носят воду из ручья. Ты не станешь искать их, пытаться узнать их имена, и они не доставят тебе проблем.
– А твоя жена?
– Она удалится в храм и никогда больше не появится на Итаке. Когда я умру, она станет никем – думаю, это понятно нам обоим.
– Всегда найдутся те, кто захочет отомстить.
– Ты собираешься убить царя, – отвечает Одиссей просто. – И его отца, и его сына. Разве этой крови недостаточно?
Арес шепчет «нет».
Арес шепчет:
Я вижу это в глазах Гайоса. Слова моего братца тлеют в их глубине – очень глубоко. У меня не выйдет извлечь их, просто щелкнув пальцами. Но в них есть и кое-что еще – кое-что, притаившееся глубже навеянных божественной силой мыслей. Я едва сдерживаю смех, разглядев, что это, услышав тихий шепот в душе Гайоса.