– Нет смысла дуться, – сказал Мерио. – Вам следует поблагодарить меня. Я спас вам жизнь.

Метод изготовления бумаги, внедрения нитей, даже ее толщина и текстура были уникальными. Это был один из трех специфических аспектов нашей корреспонденции, разработанных для того, чтобы никто не сомневался в подлинности наших писем. Я не осознавал, насколько хорошо знаю эту бумагу, пока не погладил ее поверхность. Я знал ее не хуже бархатистой мягкости ушей Ленивки. Она пробуждала воспоминания.

Меня окружало эхо прошлой жизни. Закрыв глаза – если бы у меня еще были глаза, – я мог бы представить себя ребенком, окруженным густыми запахами чернил и ветхого пергамента, доносящимся снизу щелканьем счётов…

«Не размажьте чернила», – наставлял меня Мерио.

…И Мерио расхаживает за моей спиной, давая указания.

Вот я сижу за его столом в скриптории, совсем как в детстве, и даже стул напоминает о тех временах, когда я был слишком мал, чтобы сесть на него, и приходилось вставать на колени.

– Значит, оно уже написано?

– Едва ли вы смогли бы сами его написать.

Я поднес бумагу к носу и понюхал. Чернила тоже были уникальными – и тоже вызывали воспоминания. Долгие вечера, проведенные за написанием грязных анекдотов для Филиппо ди Баска в Торре-Амо. Дни, проведенные за вскрыванием восковых печатей и взрезанием конвертов. Исходивший оттуда запах этих самых чернил, обещавших сведения и слухи, отправленные нам несколько месяцев назад.

– Я думал, что мы будем вместе составлять письма, – сказал я.

– Так было проще, – ответил он.

Мерио говорил отрывисто, быть может стыдясь фарса, в котором мы оба участвовали. Теплый воздух коснулся моей щеки – анис и сладкий аромат чая, который он пил. Мерио был рядом, склонился надо мной, как в детстве. Лист забрали из моих пальцев. Мгновение спустя письмо легло на стол. Прямо передо мной, надо полагать.

– Вот, – сказал Мерио. – Это пойдет.

Далеко внизу гремели по камням мостовой телеги. Теплый ветерок, проникший в узкие банковские окна, принес с собой запах сухой навозной пыли. Судя по теплу, день был солнечный. Сколько юных дней я провел в сумраке банка, пока снаружи светило солнце?

– Когда закончим, я был бы рад прогулке, – сказал я.

– Не сомневаюсь, что вы были бы рады множеству вещей. Однако сейчас вы должны радоваться, что нужны калларино и что я объяснил ему Законы Леггуса. А потому не надо сердить его и заставлять ждать.

Теплая, сухая рука Мерио сомкнулась на моей кисти. Он направил ее – най, всю мою руку – так, чтобы она легла рядом с листом бумаги.

– Боитесь того, что с вами сделает калларино, если вы его подведете? – спросил я.