Ай. Если бы я мог вытащить его из мира мертвых, он был бы убит второй раз.

Позже в ночной прохладе, когда я сидел на тюфяке, обхватив руками колени, ощущая дуновения свежего ночного ветерка и вдыхая запах сумеречных цветов, проникавший сквозь узкое окно, он вновь пришел ко мне и сел рядом.

Значит, вы выбрали жалость к себе?

Я хмуро уставился на его тень:

– Почему я вижу вас, хотя не вижу больше ничего?

Вы беседуете сами с собой. – Он фыркнул. – Все-таки ваш ум остер. Он рассказывает себе истории. – Каззетта помолчал. – Разумеется, я хвалю ваши мозги лишь потому, что вы хотите считать себя чем-то особенным. И дергаете меня за ниточки, чтобы я вас хвалил. Однако на самом деле мы оба знаем, что вы червь.

Я мрачно посмотрел на него.

Что? Больно, маленький господин? – Он мазнул тремя пальцами по щеке в мою сторону. – Я ни разу не видел, чтобы отрицание решало проблему. Вы червь. Вот в чем правда. – Он пронзил меня взглядом. – Что вы собираетесь с этим делать?

Ай. Я ненавидел его за это. Ненавидел за правду. Мой разум свернулся клубком, словно змея, пытаясь спрятаться от его осуждения, ища оправданий, но каждый изгиб, каждый поворот, каждый виток возвращал его к неоспоримой истине: я слаб, и я одинок, и я ничего не могу поделать. Никого не заботит моя судьба. Никто не придет на помощь. И мое жалкое житье под властью калларино тоже рано или поздно подойдет к концу.

– Ничего нельзя поделать, – пробормотал я. – Они все уничтожили. Взгляните на меня. Я беспомощен.

Чи. Вы выбрали слабость, – возразил Каззетта.